Александр Дюма - А. Дюма. Собрание сочинений. Том 38. Красный сфинкс. Голубка

— Простите, государь, — возразил герцог Ангулемский. — Может быть, мои слуги жаловались, что я им не плачу, но я никогда не жаловался, что не могу заплатить им; доказательством служит то, что сейчас говорил господин де Бассомпьер, и в последний раз, когда они явились ко мне требовать свое жалованье, заявляя, что у них нет ни единого каролюса, я ответил им очень просто: "Вы сами должны о себе заботиться, дураки вы этакие! Четыре улицы сходятся к особняку Ангулем; вы в прекрасном месте. Промышляйте". Они последовали моему совету. С тех пор слышно было о ночных ограблениях на улицах Мощеной, Вольных Горожан, Нёв-Сент-Катрин и Портняжной, но мои бездельники больше не говорят о своем жалованье.

— Да, — сказал Людовик XIII, — в один прекрасный день я прикажу повесить ваших бездельников перед дверью вашего особняка.

— Это если вы в милости у кардинала, государь! — отвечал со смехом герцог Ангулемский.

— Будем шпиговать, господа, — раздраженно сказал король.

И он набросился на кусок телятины, протыкая его с такой яростью, как будто его шпиговальная игла была шпагой, а телячье мясо — кардиналом.

— Ах, ей-Богу, Людовик, — сказал л’Анжели, — сдается мне, что на этот раз тебя самого шпигуют!

Вот такие реплики — надо сказать, что его окружение на них не скупилось, — вызывали у короля неистовую злобу против своего министра и заставляли принимать внезапные решения, беспрестанно державшие кардинала в двух шагах от гибели.

Если враги его высокопреосвященства заставали Людовика XIII в одну из таких минут, он принимал вместе с ними самые отчаянные решения без уверенности, что он им последует, и давал самые прекрасные обещания без уверенности, что он их выполнит.

Чувствуя, что желчь, вызванная словами герцога Ангулемского, подступает ему к горлу, король, продолжая протыкать кусок телятины, огляделся, решая, на кого бы под благовидным предлогом излить свой гнев. Он увидел двух музыкантов, сидевших на возвышении вроде эстрады: один царапал лютню, другой пиликал на виоле с тем же ожесточением, с каким король прокалывал свою телятину.

Он заметил одну странность, на которую вначале не обратил внимания: каждый из них был одет лишь наполовину.

У Молинье был камзол, но не было ни штанов, ни чулок.

У Жюстена были штаны и чулки, но не было камзола.

— Ба! — воскликнул Людовик XIII. — Что означает этот маскарад?

— Минутку, — сказал л’Анжели, — ответить должен я.

— Дурак! — крикнул король. — Берегись, не доводи меня до крайности!

Л’Анжели взял у Жоржа шпиговальную иглу и стал в позицию ангард, точно в руке у него была шпага.

— При всем при том я тебя боюсь, — сказал он. — Приблизься, если осмелишься.

Л’Анжели имел у Людовика XIII привилегии, каких не было ни у кого. В противоположность другим королям, Людовик XIII не хотел, чтобы его веселили, и его разговоры с л’Анжели, когда они были одни, чаще всего вращались вокруг смерти. Людовик XIII очень любил строить самые фантастические и приводящие в отчаяние предположения по поводу потустороннего "может быть". Л’Анжели сопровождал, а часто и вел его в этом загробном паломничестве. Он был Горацио этого второго принца датского, вероятно, — кто знает? — ищущего, как и первый, убийц своего отца; и разговор Гамлета с могильщиками выглядел игривым по сравнению с диалогами Людовика и л’Анжели.

А в спорах с л’Анжели король обычно в конце концов уступал и сводил все к шутке.

Так было и на этот раз.

— Ну, — сказал Людовик XIII, — изволь объясниться, шут.

— Людовик, раз уж тебя назвали Людовиком Справедливым, ибо ты родился под знаком Весов, будь хоть раз достоин своего имени, чтобы мой собрат Ножан не оскорблял тебя, как он только что сделал. Вчера, не знаю уж из-за какого пустяка, ты, король Франции и Наварры, возымел жалкую мысль урезать у этих несчастных половину их жалованья. Но, государь, тот, кто получает половину жалованья, и одеваться может лишь наполовину. А теперь, если ты хочешь свалить на кого-нибудь вину за небрежность в их туалете, затей ссору со мной, ибо это я посоветовал им явиться в таком виде.

— Совет дурака! — сказал король.

— А только такие советы и бывают удачны, — ответил л’Анжели.

— Хорошо, — уступил король, — я их прощаю.

— Благодарите его всемилостивое величество Людовика Справедливого, — сказал л’Анжели.

Оба музыканта поднялись и склонились в почтительном поклоне.

— Хорошо, хорошо! — сказал король. — Достаточно!

Он огляделся, проверяя, чем заняты соучастники его забавы.

Денуайе шпиговал зайца, Ла Вьёвиль — фазана, Ножан — филейную часть говядины; Сен-Симон не шпиговал, но держал тарелку с салом; Бассомпьер разговаривал с герцогом де Гизом; Барада играл в бильбоке; герцог Ангулемский, устроившись в кресле, спал или притворялся спящим.

— Что вы там говорите герцогу де Гизу, маршал? Это должно быть интересно, — спросил король.

— Интересно для нас, государь, — отвечал Бассомпьер. — Господин герцог де Гиз ищет со мной ссоры.

— По какому поводу?

— Кажется, господин де Вандом скучает в тюрьме.

— Вот так так! — сказал л’Анжели. — А я думал, что скучают только в Лувре!

— И он мне написал, — продолжал Бассомпьер.

— Вам?

— Вероятно, он думает, что я в фаворе.

— И чего же он хочет, мой брат де Вандом?

— Чтобы ты прислал ему одного из твоих пажей, — сказал л’Анжели.

— Замолчи, дурак! — прикрикнул король.

— Он хочет выйти из Венсена и отправиться воевать в Италию.

— Ну, горе пьемонтцам, — заметил л’Анжели, — если они покажут ему спину.

— И он вам написал?

— Да, прибавив, что считает эту попытку бесполезной, поскольку я, видимо, принадлежу к клике господина де Гиза.

— Почему он так думает?

— Я же любовник сестры герцога, госпожи де Конти.

— И что же вы ответили?

— Я ответил, что это ничего не значит: я был любовником всех теток герцога и не стал от этого относиться к нему лучше.

— А чем заняты вы, мой кузен д’Ангулем? — спросил король.

— Я вижу сон, государь.

— О чем же?

— О войне в Пьемонте.

— И что же вы видите во сне?

— Я вижу, государь, что ваше величество во главе своих армий лично отправляется в Италию и что на одной из высочайших вершин Альп его имя вписано между именами Ганнибала и Карла Великого. Что вы скажете о моем сне, государь?

— Что лучше видеть такие сны, нежели бодрствовать подобно другим, — вставил л’Анжели.

— А кто будет следующим за мной в командовании? Мой брат или кардинал? — спросил король.

— Условимся об одном, — сказал л’Анжели, — если это будет твой брат, он станет подчиняться тебе, но, если это будет кардинал, он станет командовать тобой.