Александр Дюма - Сальватор. Часть. 1,2

— Да, разумеется, но вы же знаете пословицу: «Кто не рискует — тот не выигрывает».

— Конечно, знаю. Однако сейчас мы рискуем всем сразу.

— Да, зато играем-то мы краплеными картами!

Это замечание немного успокоило Жибасье.

Впрочем, он все равно выглядел встревоженным или скорее задумчивым.

Объяснялось ли это страданиями, перенесенными Жибасье на дне Говорящего колодца и оживленными накануне в его памяти? Или тяготы стремительного путешествия и поспешного возвращения оставили на его лице отпечаток уныния? Как бы то ни было, а графа Каторжера де Тулона обуревали в эти минуты не то большая озабоченность, не то сильное беспокойство.

Карманьоль заметил это и не преминул поинтересоваться о причине этого, как раз когда они огибали угол набережной и площади Сен-Жермен-л’Осеруа.

— Вы чем-то озабочены? — заметил он, обращаясь к Жибасье.

Тот стряхнул с себя задумчивость и покачал головой.

— Что? — переспросил он.

Карманьоль повторил свой вопрос.

— Да, верно, — кивнул он. — Меня удивляет одна вещь, друг мой.

— Дьявольщина! Много чести для вашей вещи! — заметил Кармоньоль.

— Ну, скажем, беспокоит.

— Говорите! И я буду счастлив, если смогу помочь вам избавиться от этого беспокойства.

— Дело вот в чем. Господин Жакаль сказал, что я найду нашего подопечного ровно в полдень в церкви Успения у третьей колонны слева от входа.

— У третьей колонны, верно.

— И тот будет разговаривать с монахом?

— Со своим сыном, аббатом Домиником.

Жибасье взглянул на Карманьоля с тем же выражением, с каким смотрел на г-на Жакаля.

— Я считал себя умудренным… Похоже, я заблуждался на свой счет.

— Зачем так себя принижать? — спросил Карманьоль. Жибасье помолчал; было очевидно, что он делает нечеловеческое усилие, дабы проникнуть своим рысьим взглядом в слепящую его темноту.

— Либо это точное указание насквозь лживо…

— Почему?

— … либо, если оно верно, я теряюсь в догадках и преисполнен восхищения.

— К кому?

— К господину Жакалю.

Карманьоль снял шляпу, как делает владелец бродячего цирка, когда говорит о господине мэре и других представителях законной власти.

— А какое указание вы имеете в виду? — спросил он.

— Да все эти подробности: колонна, монах… Пусть господин Жакаль знает прошлое, пусть господин Жакаль знает даже настоящее — это я допускаю…

Слушая Жибасье, Карманьоль одобрительно кивал головой.

— Но чтобы он знал и будущее — вот что выше моего понимания, Карманьоль.

Карманьоль рассмеялся, показывая белоснежные зубы.

— А как вы себе объясняете то обстоятельство, что он знает прошлое и настоящее? — спросил он.

— В том, что господин Жакаль предсказал появление господина Сарранти в церкви, ничего удивительного нет: человек рискует жизнью, предпринимая попытку свергнуть правительство; вполне естественно, что в такие минуты он прибегает к помощи церкви и святых. В том, что господин Жакаль угадал выбор господина Сарранти — церковь Успения, — тоже ничего необычного: все знают, что она средоточие бунтовщиков.

Карманьоль снова закивал.

— Господин Жакаль догадался, что господин Сарранти придет скорее всего в полдень, а не, скажем, в одиннадцать и не в полдвенадцатого или без четверти двенадцать — и это можно понять: заговорщик, часть ночи посвятивший своим тайным делам и не обладающий богатырским здоровьем, не пойдет без всякой причины к заутрене. Ничего необычного я не вижу и в том, что господин Жакаль предсказал: «Он будет стоять, прислонившись к колонне»… Проведя трое или четверо суток в пути, человек чувствует усталость: не удивительно, что он прислонится к колонне, чтобы отдохнуть. Наконец, пусть господин Жакаль с помощью логической дедукции угадал, что наш подопечный будет стоять скорее слева, чем справа, — это тоже понятно: глава оппозиции и не может сделать иного выбора. Все это хитро, необычно, но в этом нет ничего чудесного, раз даже я смог это понять. Но что меня по-настоящему удивляет, что приводит меня в замешательство, сбивает с толку и обескураживает…

Жибасье умолк, словно пытаясь отчаянным усилием ума разгадать загадку.

— Что же именно? — спросил Карманьоль.

— Каким образом господин Жакаль смог догадаться, что именно у третьей колонны будет стоять господин Сарранти в определенный час, да еще разговаривать с монахом.

— Как?! — удивился Карманьоль. — И такая безделица приводит вас в недоумение и омрачает ваше чело, высокочтимый граф?

— Это, и ничто иное, Карманьоль, — отвечал Жибасье.

— Да это также просто объясняется, как и все остальное.

— Нуда?!

— И даже еще проще.

— Неужели?

— Слово чести!

— Сделайте одолжение: приподнимите завесу этой тайны!

— С величайшим удовольствием.

— Я слушаю.

— Вы знаете Барбетгу?

— Я знаю, что есть такая улица; она берет свое начало от улицы Труа-Павийон, а заканчивается на Старой улице Тампля.

— Не то!

— Еще я знаю заставу с таким же названием, входившую когда-то в кольцо, опоясывавшее Париж во времена Филиппа Августа; застава эта обязана своим названием Этьенну Барбетгу, дорожному смотрителю Парижа, управляющему монетным двором и купеческому старшине.

— Опять не то!

— Я знаю особняк Барбетга, где Изабелла Баварская разрешилась дофином Карлом Седьмым. А герцог Орлеанский вышел из этого особняка дождливой ночью двадцать третьего ноября тысяча четыреста седьмого года и был убит…

— Хватит! — вскричал Карманьоль, задыхаясь, словно его заставили проглотить шпагу. — Хватит! Еще слово, Жибасье, и я пойду хлопотать о кафедре истории для вас.

— Вы правы! — согласился Жибасье. — Эрудиция вечно меня губит. Так о чем вы ведете речь? Об улице, заставе или особняке?

— Ни о той, ни о другой, ни о третьем, прославленный бакалавр, — восхищенно взглянув на Жибасье, ответил Карманьоль и переложил кошелек из правого кармана в левый, подальше от своего спутника, не без оснований, вероятно, полагая, что всего можно ожидать от человека, готового сознаться, что он осведомлен о многом, однако знающего, несомненно, еще больше, чем хочет показать. — Нет, — продолжал Карманьоль. — Я имею в виду Барбетгу, которая сдает стулья внаем в церкви святого Иакова и живет в Виноградном тупике.

— Что такое эта ваша Барбетга из Виноградного тупика!.. — презрительно бросил Жибасье. — Какое ничтожное общество вы себе избрали, Карманьоль!

— Всего в жизни надо попробовать, высокочтимый граф!

— Ну и?.. — промолвил Жибасье.

— Вот я и говорю, что Барбетта сдает стулья внаем и на этих стульях мой друг Овсюг… Вы знаете Овсюга?

— Да, в лицо.

— И на этих стульях мой друг Овсюг не гнушается сидеть.