Александр Дюма - Сальватор. Часть. 1,2

— Да, сударь, однако если гавань блокирована?..

— Погодите, ваше величество… Я знаком с командирами этих фрегатов, это храбрые офицеры: капитан Филибер и капитан Поне.

— И что же?

— Выбирайте сами, на какой из этих двух фрегатов вы сядете. "Медуза", например, — самое быстроходное судно. Блокада состоит из двух кораблей: шестидесятичетырехпушечного "Беллерофона" и восьмидесятипушечного "Великолепного". Я на своем бриге буду отвлекать "Беллерофона"; капитан Филибер сядет со своей "Ивой" на хвост "Великолепному". Пройдет больше часа, прежде чем они нас потопят! За это время вы пройдете на "Медузе", и не как беглец, а как победитель, под огненной триумфальной аркой.

— Чтобы я себе упрекал в гибели двух кораблей вместе с экипажами, сударь?! Никогда!

Капитан Эрбель удивленно посмотрел на Наполеона.

— А Березина, сир? А Лейпциг? А Ватерлоо?

— Это было сделано ради Франции, а ради нее я имел право пролить кровь французов. Теперь же я сделал бы это для себя лично.

Наполеон покачал головой и еще тверже повторил:

— Никогда.

Тринадцатого числа того же месяца он обратился к принцу-регенту со знаменитым письмом, ставшим, увы, достоянием истории:

"Ваше Королевское Высочество!

Будучи мишенью заговоров, раздирающих мою страну, а также враждебности великих европейских держав, я завершил свою политическую карьеру и отправляюсь, как Фемистокл, к очагу британского народа. Я отдаю себя под покровительство его законов, коего настоятельно прошу у Вашего Королевского Высочества, как у наиболее могущественного, надежного и великодушного из моих недругов.

Наполеон".

На следующий день, 15 июля, император поднялся на борт "Беллерофона".

Пятнадцатого октября он высадился на острове Святой Елены.

Ступив на проклятый остров, он оперся на руку г-на Сарранти и шепнул ему на ухо:

— О! Почему я не принял предложение капитана Эрбеля!

Конец истории капитана Эрбеля прост и много времени не займет.

Как и все, кто принимал участие в возвращении 1815 года, Пьер Эрбель претерпел гонения.

Его не расстреляли, как Нея или Лабедуайера, только потому, что он не давал клятву верности Бурбонам, и его преследователи не знали, какое обвинение против него выдвинуть. Но акции каналов, которые дал Пьеру Эрбелю император в обмен на его деньги, обесценились; полномочия на вырубку леса не были подтверждены; "Прекрасную Терезу" арестовали как контрабандистское судно и конфисковали; наконец банкир, у которого хранилось остальное состояние капитана, разорился из-за политических событий, был вынужден объявить себя несостоятельным и заплатил лишь десять процентов.

Из всего огромного состояния Эрбелю удалось спасти примерно пятьдесят тысяч франков и небольшую ферму.

Пьер Берто оказался более удачлив или ловок, чем он: наученный реакцией 1814 года, он не стал ждать реакции 1815 года и ушел на своем корвете, погрузив все свое добро.

Однако что сталось с ним и его экипажем? Никто так ничего с тех пор о нем и не слышал. Полагали, что корабль погиб со всем экипажем и имуществом во время какого-нибудь шторма. Если так случилось, значит, Пьер Берто умер как подобает моряку, и Тереза стала поминать его в молитвах, а Пьер Эрбель заказал по нему мессу; оба они рассказывали о Пьере Берто его крестнику как о замечательном человеке, который был бы мальчику вторым отцом, если бы когда-нибудь вернулся. Потом все успокоилось — так бывает с рекой: ее воды замутятся на время, когда в нее ворвется поток или обрушится лавина, а потом она снова неспешно понесет свои волны. Так прошло три года, и когда кто-нибудь заговаривал о Пьере Берто, Эрбель со вздохом отвечал: "Бедный Пьер!" Тереза смахивала слезу и начинала молиться, а их сын говорил: "Он был моим крестным, да, папа? Я очень люблю крестного!"

И этим все было сказано.

Впрочем, Пьер Эрбель перенес собственное разорение по-философски. Теперь его состояние не превышало того, что он унаследовал от отца.

Когда его брат вернулся во Францию, Пьер предложил продать ферму и разделить деньги.

Генерал Эрбель отказался, называя брата пиратом; позднее он получил немалую долю из миллиарда, ассигнованного на возмещение убытков, понесенных эмигрантами, но не предложил Пьеру половину. Пьер, разумеется, отказался бы, даже если бы и получил такое предложение, и оба брата продолжали любить друг друга каждый по-своему: капитан — от всего сердца, генерал — с долей рассудочности.

Что же касается мальчика, то читатели уже в общих чертах знают, как он воспитывался.

Он взрослел.

Его послали в Париж, в один из лучших столичных коллежей. Отец и мать всячески сокращали расходы, чтобы дать сыну все необходимое; из экономии они переехали из Сен-Мало на ферму, дававшую от тысячи двухсот до тысячи четырехсот франков дохода; на образование Петруса уходили все остальные не очень большие их деньги.

В 1820 году капитан Эрбель (ему в те времена было не больше пятидесяти лет, и он умирал от скуки, наблюдая за тем, как зарастает травой ферма) сообщил однажды жене, что один гаврский судовладелец предлагает ему отправиться в Вест-Индию.

Супруги решили, что Пьеру необходимо принять участие в этом предприятии и попытаться удвоить свое состояние.

Капитан вложил в это дело тридцать тысяч франков.

Однако счастливые дни миновали! В Мексиканском заливе трехмачтовое судно попало в страшный шторм и разбилось об Алакранские скалы, куда более коварные, чем античная Сцилла. Корабль затонул; капитан и самые выносливые пловцы выбрались на коралловые рифы, выступавшие из воды, уцепились за них, а на третий день несчастных моряков, умиравших от голода и разбитых усталостью, подобрал испанский корабль.

Эрбелю оставалось лишь вернуться домой. Капитан испанского судна, державший курс на Гавану, высадил его в этом порту, а там помог пересесть на корабль, готовившийся к отплытию во Францию.

Старый корсар вернулся домой опечаленный, с понурой головой, и никто не хотел верить, что потеря судна могла до такой степени огорчить человека, испытавшего на себе все превратности судьбы.

Нет, не это его огорчало, но истинную причину своей печали он открыть не смел.

В последнюю ночь, которую Эрбель провел, уцепившись за риф, когда силы покидали его, живот был пуст, а в голове шумело от оглушительного рева, когда море разбивалось вокруг него о рифы, с капитаном произошло то, что недоверчивый человек назвал бы бредом, а легковерный — видением.

Около полуночи — капитан лучше других умел определять время по звездам — луна спряталась в облаках и сразу сделалось темнее; потом капитану почудился шум крыльев над головой и голос, приказавший волнам: "Уймитесь!"