Александр Дюма - Сальватор. Часть. 1,2

Как французские короли ожидают на ступенях склепа Сен-Дени, когда их наследник придет им на смену, так и письмо Регины ожидало на груди Петруса, пока следующее послание займет его место. Тогда первое письмо отправлялось к своим собратьям в железный сейф, открывавшийся, когда Петрус бывал в Париже, ежедневно, получая новый вклад, то есть послание, пришедшее накануне.

Еще раз поцеловав и спрятав конверт в карман, Петрус проворно выбежал за порог, поспешил на улицу Нотр-Дам-де-Шан, потом на улицу Шеврёз и вышел на Внешний бульвар.

Нужно ли говорить о цели его пути?

Петрус тем же пружинистым шагом пошел по бульвару Инвалидов и остановился лишь за несколько шагов до решетки, за которой был расположен особняк маршала де Ламот-Удана.

Окинув взглядом бульвар и убедившись, что гуляющих почти нет, Петрус осмелился подойти к решетке поближе.

Он ничего не увидел, и его, как ему показалось, никто не заметил; он прошелся немного назад и, прислонившись спиной к огромной липе, поднял глаза на окна Регины.

Увы! Солнце било прямо в окна, и ставни были заперты; однако он был уверен: прежде чем стемнеет, один или другой ставень непременно приподнимется и за ним покажется непорочная возлюбленная, с которой он был разлучен целую вечность.

Однако ему не давал покоя поток мыслей.

Что она делает сейчас? У себя ли она? Думает ли о нем, когда он совсем рядом с ней?

Обычно бульвар Инвалидов безлюден, но время от времени по нему случается пройти сбившемуся с пути прохожему.

Один из таких прохожих показался недалеко от Петруса.

Петрус оставил дерево и пошел дальше.

Он уже давно изучил все необходимые марши и контрмарши, чтобы избежать взглядов прохожих или расспросов соседей.

Он двинулся той же пружинистой походкой навстречу прохожему, приняв чрезвычайно озабоченный вид человека, торопящегося по своим делам.

Иногда Регина не могла показаться в окне, чтобы увлеченно прибегнуть к выразительной системе телеграфных знаков, придуманной влюбленными задолго до того, как правительства догадались сделать из нее средство политического общения; но она догадывалась, что Петрус здесь, и в окне мелькали то конец шарфа, то локон; Регина роняла в щель между планками жалюзи либо веер, либо платок, а иногда цветок.

Петрус бывал особенно рад цветку, ведь это означало: "Приходи сегодня вечером, дорогой Петрус! Надеюсь, мы сможем увидеться ненадолго".

Случалось и так, что он не видел ни шарфа, ни локона, ни платка, ни веера, ни цветка. Но, не видя Регину, он слышал ее голос: она отдавала приказание слуге; иногда доносился звук поцелуя: она целовала в лоб малышку Пчелку — этот сладкий поцелуй эхом отдавался в сердце молодого человека.

Но счастливейшие часы для Петруса наступали с приближением вечера, даже когда у него не было надежды увидеться с Региной.

Независимо от того, роняла девушка цветок, означавший свидание, или нет, с наступлением сумерек Петрус приходил и становился под деревом. У него было свое любимое место, откуда видно было лучше, зато он сам не бросался в глаза.

Стоя там, он бродил взглядом по всему фасаду дома, предаваясь нежным мечтам и восхитительному созерцанию. Регина даже не подозревала о его присутствии: зная, что Петрус здесь, она бы придумала, как отворить окно и послать ему в свете луны или мерцании звезды вполне заслуженный им поцелуй.

Но нет, в такие ночи, когда Петрусу ничто не было обещано, он не просил даже поцелуя, слова, взгляда.

Когда он встречался с Региной, он ни в коем случае не говорил ей: "Все ночи, любимая, я провожу рядом с вами". Нет, он боялся смутить покой молодой женщины во время ее целомудренного сна.

И он хранил в своем сердце сладостную тайну этих ночных прогулок; он был счастлив тем, что не спит в те часы, когда Регина отдыхает, — так бывает счастлива мать, глядя на спящее дитя.

Один Бог знает и один он мог бы сказать, что такое чистая радость — поскольку в человеческом языке не хватает слов, чтобы выразить тайное блаженство, — что такое чистая радость, трепетные волнения в душе двадцатипятилетнего мужчины, когда под окнами любимой он предается мечтам и молчаливому созерцанию. Тогда небо, воздух, земля — все принадлежит влюбленному. И не только земля, которую он попирает, но все миры, вращающиеся у него над головой, в его власти. Вырвавшись из рубища материи, его душа, словно белая звезда, сияет в чистом эфире между Богом и людьми.

Но, надо сказать, краток миг, когда ангелы возносят душу влюбленного на своих белоснежных крыльях, слишком быстро наступает минута, когда ей снова хочется воспарить, но не пускает телесная оболочка, отяжелевшая под спудом прожитых лет, и душа, едва успев подняться, разбивается о землю.

Излишне говорить, что, как только прохожий исчез из виду, Петрус возвратился на прежнее место.

Душа его витала в небесах вместе с ангелами.

А тем временем ставни оставались совершенно неподвижны. Текли секунды, минуты, часы; очевидно, Петрус опоздал — Регина уехала.

Впрочем, беда была невелика: находилась она дома или отсутствовала — Петрус мысленно не переставал с ней разговаривать. Он рассказывал ей долгую элегическую историю своих бед. Безумец! Чтобы ей понравиться, думал он, надо было представляться не тем, кем он был в действительности, а выставлять напоказ материальную роскошь, но не великолепие таланта. Он представлял, как Регина, слушая его, рассмеется, пожмет плечами, назовет его глупым мальчишкой! Она проведет своей изящной белой рукой по его непокорным кудрям, окинет его сияющим взглядом и скажет: "Еще! Еще!" — и он, посмеиваясь над собственными недавними страхами, расскажет все: и о приезде отца, и об истории с фермой. Но вот Регина перестает смеяться, она плачет и говорит ему сквозь слезы: "Трудись, мой Петрус, стань гениальным художником. Обещаю, что для меня будет важно, как твоя рука умеет держать кисть, а не какая на этой руке перчатка. Трудись, и, когда я не встречу тебя в Булонском лесу на твоем сером в яблоках арабском скакуне, с черным хвостом и фивой, с глазами и ногами газели, словно созданном для погони, я скажу себе: "Мой Ван Дейк работает и готовится пожать славу на будущей выставке. Трудись, мой любимый Петрус, и стань гениальным художником!""

Так размышлял Петрус, как вдруг до него донесся стук кареты, подъезжавшей со стороны Дома инвалидов.

Он обернулся: это Регина возвращалась в обществе маркизы де Латурнель и маршала де Ламот-Удана.

Петрус снова пошел прочь, переходя от дерева к дереву, так что если его и заметили, то узнать могла бы только Регина.

Он не смел повернуть головы.

Ворота с грохотом распахнулись, потом снова захлопнулись, огромный ключ проскрежетал в замке.