Александр Дюма - Сальватор. Часть. 1,2

— Отец! — воскликнул Петрус.

— Впрочем, все, что я хотел тебе сказать, я могу отложить до другого раза.

— Нет, нет, говорите теперь же, отец…

— Мальчик мой! — начал капитан, поднявшись, чтобы освободиться из объятий Петруса. — Вот деньги, которые тебе нужны. Надеюсь, ты извинишься за меня перед моим братом, не правда ли? Скажи ему, что я боялся опоздать и потому вернулся тем же дилижансом, который доставил меня сюда.

— Сядьте, отец! Дилижанс отправляется в семь часов вечера, а сейчас два часа пополудни. У вас впереди пять часов.

— Ты думаешь? — проговорил капитан, не находя, что ответить.

Он машинально достал из жилетного кармана серебряные часы на стальной цепочке, доставшиеся ему от отца.

Петрус взял в руки часы и поцеловал. Много раз он еще маленьким мальчиком прислушивался с наивным детским изумлением к тому, как тикает эта семейная реликвия!

Он устыдился своей золотой цепочки на шее, часов с бриллиантовым гербом, подвешенных на этой цепочке и покоившихся в кармане его жилета.

— Ах, любимые мои часы! — прошептал Петрус, целуя старые серебряные часы отца.

Капитан не понял.

— Подарить их тебе? — предложил он.

— Часы, отмерявшие время ваших сражений и побед, часы, всегда стучавшие, как и ваше сердце, одинаково ровно в минуты опасности и в минуты покоя! — вскричал Петрус. — Я их недостоин. О нет, отец, никогда, никогда!

— Ты забыл упомянуть о том, Петрус, что они отметили еще два мгновения — единственных в моей жизни, о которых я вспоминаю: час твоего рождения и час смерти твоей матери.

— Они отметят сегодня и третий важнейший отныне для меня и для вас момент, отец: мою неблагодарность, в которой я сознаюсь и прошу меня простить.

— За что простить, дорогой?

— Отец! Признайтесь, что ради удовольствия привезти мне эти десять тысяч франков вам пришлось пойти на огромные жертвы.

— Я продал ферму, и только, потому я и задержался.

— Продали ферму? — подавленно переспросил Петрус.

— Нуда… Знаешь, она была слишком велика для меня одного. Если бы твоя бедная мать была жива или ты жил бы со мной, тогда другое дело.

— Вы продали ферму, принадлежавшую когда-то моей матери?

— Вот именно, Петрус. Она принадлежала твоей матери — значит, она твоя.

— Отец! — вскричал Петрус.

— Я-то свое добро пустил, как безумец, по ветру… Поэтому я и приехал! Петрус, ты меня поймешь: я, старый эгоист, продал ферму за двадцать пять тысяч.

— Да она стоила все пятьдесят!

— Ты забываешь, что я уже заложил ее за двадцать пять тысяч, которые выслал тебе до того.

Петрус закрыл лицо руками.

— Ну вот… Я приехал спросить, могу ли я оставить себе пятнадцать тысяч.

Петрус выглядел совершенно растерянным.

— На время, разумеется, — продолжал капитан. — Если позднее они тебе понадобятся, ты вправе потребовать их у меня.

Петрус поднял голову.

— Продолжайте, отец, — попросил он.

А шепотом прибавил:

— Это мне в наказание!

— Вот каков мой план, — говорил тем временем капитан. — Я сниму или куплю хижину в лесу… Ты же знаешь, как я живу, Петрус. Я старый охотник и не могу уже обойтись без своих ружей, без своей собаки. Я стану охотиться с утра до ночи. Жаль, что ты не охотник! Ты бы меня навестил, мы бы вместе поохотились…

— Я вас навещу, отец, навещу, не беспокойтесь.

— Правда?

— Обещаю.

— Понимаешь ли, есть еще одна причина… Для меня охота важна, во-первых, тем, что я получаю удовольствие, а во-вторых, ты даже не представляешь, скольких людей я кормлю своим ружьем.

— До чего вы добры, отец! — вскричал Петрус.

А вполголоса прибавил:

— До чего великодушны!

И воздел глаза и руки к небу.

— Погоди, — остановил его капитан. — Скоро наступит время, когда я буду рассчитывать на тебя, мой бедный мальчик.

— Говорите, говорите, отец.

— Мне пятьдесят семь лет. Взгляд у меня пока острый, рука твердая, я крепко стою на ногах. Однако я уже вступил в такую пору, когда жизнь идет под уклон. Через год, два, десять лет зрение мое может ослабеть, рука тоже, а ноги будут подкашиваться. И вот в одно прекрасное утро к тебе придет старик и скажет: "Это я, Петрус, больше я ни на что не гожусь! Не найдется ли у тебя места для старого отца? Он всю жизнь прожил вдали от того, кого любил, и не хочет умереть так же, как жил".

— Ах, отец, отец! — разрыдался Петрус. — Неужели ферма в самом деле продана?

— Да, дружок: утром третьего дня.

— Кому, о Господи?

— Господин Пейра, нотариус, мне этого не сказал. Понимаешь, мне важно было получить деньги. Я взял десять тысяч франков, в которых ты нуждался, и приехал.

— Отец! — поднимаясь, проговорил Петрус. — Мне необходимо знать, кому вы продали ферму моей матери.

Тут дверь в мастерскую отворилась, и лакей Петруса с опаской ступил на порог, держа в руке письмо.

— Оставь меня в покое! — крикнул Петрус, вырывая у него письмо. — Я никого не принимаю.

Он собирался швырнуть письмо на стол, как вдруг в глаза ему бросился штемпель Сен-Мало.

Надпись на конверте гласила: "Господину виконту Петрусу Эрбелю де Куртене".

Он торопливо распечатал письмо.

Оно было от нотариуса, у которого капитан, как он сам только что сказал, оформил продажу фермы.

Петрус покачал головой, пытаясь прийти в себя после услышанного, и стал читать:

"Господин виконт!

Ваш отец, делавший у меня различные займы на общую сумму в двадцать пять тысяч франков, пришел ко мне третьего дня, чтобы продать за двадцать пять тысяч свою ферму, уже заложенную под вышеуказанную сумму.

Он сказал, что эти двадцать пять тысяч также предназначаются Вам, как и предыдущая сумма.

Я подумал — простите меня, господин виконт, — что Вы, возможно, не знаете, на какие жертвы идет ради Вас отец, и что эта последняя жертва окончательно его разорила.

Я решил, что обязан как нотариус Вашей семьи и тридцатилетний друг Вашего отца сделать следующее: во-первых, передать ему двадцать пять тысяч, о которых он меня просит, но не продавать пока ферму; во-вторых, предупредить Вас о том, как расстроены дела Вашего отца, так как я уверен в том, что Вы об этом просто не знаете, а как только Вам станет это известно, Вы, вместо того чтобы окончательно потерять отцовское состояние, попытаетесь его восстановить.

Если Вы оставите себе двадцать пять тысяч франков, ферму придется продать.

Однако если Вы не испытываете в этой сумме настоятельной нужды и можете подождать или вовсе отменить дело, на которое Вам понадобились эти деньги, если Вы так или иначе можете в течение недели вернуть вышеозначенную сумму мне, Ваш высокоуважаемый отец останется владельцем фермы и Вы избавите его тем самым от большого, как мне представляется, горя.