Александр Дюма - Сальватор. Часть. 1,2

— Подай карты, бездельник!

— Эге-ге! Карты? Так поздно? Ну и ну! Этого нам только не хватало!

— Карты, я сказала!

Но Баболен что-то проворчал в ответ — это указывало на то, что пареньку был не в диковинку родной язык Бабиласа.

— Не заставляй меня повторять дважды, скверный мальчишка! — пригрозила старуха.

— На что вам карты в такой час? — спросил паренек тоном человека, теряющего надежду урезонить собеседника. — Ваши карты? Прекрасно! А если полиция узнает, что вы гадаете в неурочное время, в два часа ночи?!

— Ах, Боже мой! — прозвенел ласковый голосок Рождественской Розы. — Неужели сейчас и правда два часа ночи?

— Нет, девочка, еще только двенадцать часов! — возразила Броканта.

— Ну да, двенадцать, — хмыкнул Баболен. — Взгляните сами!

Часы пробили один раз, словно желая положить конец их спору.

— Вот видите: час! — воскликнул Баболен.

— Не час, а половина первого, — возмутилась Броканта, желавшая, чтобы последнее слово осталось за ней.

— Да, да, половина первого! А кто это сказал? Ваша проклятая кукушка, которая хлопает одним крылом. Ну, спокойной ночи, мать! Будьте добры, оставьте бедного Баболена в покое: пусть спокойно дрыхнет!

Мы просим у читателя прощения за слово "дрыхнет", однако оно еще употреблялось в описываемую нами эпоху.

Впрочем, Броканта, кажется, отлично поняла, куда клонит Баболен, и закричала:

— Ну, погоди! Я тебе покажу "дрыхнуть"!

Баболен, разумеется, тоже догадался, каким обидным способом собирается его уложить в постель Броканта или, вернее, поднять его с постели; он прыгнул с кровати на 17 1514 пол, а оттуда — к многохвостой плетке, к которой уже протягивала руку Броканта.

— Я у тебя просила не плетку, а карты! — заметила Броканта.

— Да вот они, ваши карты, — подсказал Баболен, подавая старухе карты, а плетку пряча за спиной.

Будто комментируя происходящее, он прибавил:

— Какая тоска: взрослая женщина, а убивает время, занимаясь глупостями, вместо того чтобы спокойно спать!

— Разве можно быть таким невежественным в твои годы! — с презрительным видом повела плечами Броканта. — Неужели ты ничего не видишь, не слышишь, не замечаешь?

— Как же, как же! Я вижу, что уже час ночи; я слышу, как весь Париж давно храпит; я вам замечаю, что пора бы последовать примеру всего города.

Выражение "я вам замечаю" было, может быть, не очень правильным; но читатели помнят, что Баболен не получил хорошего образования.

— Смейся, смейся, несчастный! — вскричала Броканта, вырывая у него из рук карты.

— Боже ты мой! Мать! Ну что я, по-вашему, должен замечать? — спросил Баболен и протяжно зевнул.

— Неужели ты не слышал, что сказал Бабилас?

— A-а, ваш любимец… Этого только не хватало: теперь я еще обязан слушать, что скажет господин Бабилас!

— Так ты его не слушал, еще раз спрашиваю?

— Слушал, слушал.

— И что слышал?

— Стон.

— И ни о чем не догадался?

— Наоборот!

— Отлично! О чем же ты догадался? Отвечай.

— А вы позволите мне лечь спать, если я скажу?

— Да, лентяй ты этакий!

— Я догадался, что у него плохо с животом. Он ел сегодня вечером за четверых, а потому вполне может теперь поскулить за двоих.

— Убирайся спать, злой мальчишка! — выходя из себя, приказала Броканта. — Ты так дураком и помрешь, это предсказываю тебе я!

— Ну-ну, мать, успокойтесь! Вы же знаете, что ваши предсказания — еще не евангельские пророчества. Раз уж вы меня разбудили, объясните хотя бы, чего это Бабилас так надрывается.

— Над нами нависло несчастье, Баболен!

— Да ну?

— Большое несчастье! Бабилас просто так выть не станет.

— Понимаю, мать: у Бабиласа все есть, он катается как сыр в масле и ни с того ни с сего завывать не будет. В чем же дело? Послушай, на что ты жалуешься, а, Бабилас?

— Вот это мы сейчас и узнаем, — тасуя карты, сказала Броканта. — Фарес, иди сюда!

Фарес не ответила на зов.

Броканта окликнула ее в другой раз, однако ворона не двинулась.

— Черт побери! В такое время! — заметил Баболен. — Ничего удивительного: несчастная птица спит, и она совершенно права, не мне ее осуждать за это.

— Роза! — позвала Броканта.

— Да, матушка! — отвечала девушка, снова прерывая чтение.

— Отложи свою книжку, дорогая, и позови Фарес.

— Фарес! Фарес! — пропела девушка нежным голоском, отдавшимся в сердце Людовика подобно птичьему щебету.

Ворона сейчас же вылетела из своей колокольни, сделала под потолком несколько кругов и опустилась девушке на плечо, как это уже было описано в главе, посвященной внутреннему убранству жилища Броканты.

— Что с вами, матушка? — спросила девушка. — Чем вы так взволнованы?

— У меня дурные предчувствия, Рождественская Роза, — отозвалась Броканта. — Ты только посмотри, как нервничает Бабилас, как напугана Фарес; если и карты предскажут недоброе, детка, надо быть готовыми ко всему.

— Вы меня пугаете, матушка! — воскликнула Рождественская Роза.

"Какого черта нужно старой ведьме? — пробормотал Людовик. — Зачем она смущает сердечко несчастной девочки? Хотя старуха живет гаданием и карты ее кормят, она отлично знает, что это шарлатанство. Так бы и задушил ее вместе с ее вороной и собаками".

Карты легли неудачно.

— Будем готовы ко всему, Роза! — с огорчением сказала колдунья: что бы ни говорил Людовик, она принимала свое ремесло всерьез.

— Но, милая матушка, если уж Провидение предупреждает вас о несчастье, — заметила Рождественская Роза, — оно должно вам и помочь его избежать.

"Девочка дорогая!" — прошептал Людовик.

— Нет! — возразила Броканта. — Нет, в этом-то и беда: я вижу зло, но не знаю, как его отвести.

— Какой тогда от этого прок? — спросил Баболен.

17*

— Боже мой! Боже мой! — забормотала Броканта, подняв к небу глаза.

— Матушка! Матушка! — воскликнула Рождественская Роза. — Может, ничего еще не случится! Не надо нас так пугать. Какое несчастье может произойти? Мы никому не делали ничего плохого. Никогда еще мы не были так счастливы. Нас оберегает господин Сальватор… Я люблю…

Простодушная девочка замолчала. Она хотела сказать: "Я люблю Людовика!", что ей самой представлялось верхом счастья.

— Ты любишь… что? — спросила Броканта.

— О! Ты любишь… что? — повторил Баболен.

И вполголоса прибавил:

— Говори же, Розочка! Броканта думает, что ты любишь сахар, патоку или сушеный виноград! О! Броканта добрая! Наша славная Броканта!

И он пропел на известный мотив:

Мы любим горячо, об этом знают все,

Месье Лю, лю, лю,

Месье До, до, до,

Месье Лю,

Месье До,

Месье Людовика!.. [26] Перевод Г.Адлера.

Но Рождественская Роза посмотрела на злого мальчишку так кротко, что тот внезапно оборвал пение и сказал: