Александр Дюма - Блек. Маркиза д'Эскоман

Эмма подумала, что будет лучше не слушать ее болтовню. Она погрузилась в свои мысли, и голос г-жи Бернье, которую вполне устраивало молчание собеседницы, доходил до ее слуха, будто какое-то непонятное бормотание.

Вдруг бормотание это смолкло и часовщица, дававшая отчет о пьесе "Нельская башня", увиденной ею накануне, оставила незавершенным изложение сцены в тюрьме.

— Ах, Боже мой, моя милая, — вскричала она, — посмотрите, какой красивый экипаж останавливается у ваших дверей! Боже мой, какие покупатели!

Эмма прильнула к стеклу витрины.

И действительно, тот самый экипаж, что привлек накануне такое внимание Луи де Фонтаньё, остановился у дверей ее скромного магазинчика.

Лакей, разодетый в ливрею, спустился с козел; он отворил дверцу кареты и с шумом опустил подножку. Владелица экипажа оперлась на его руку и скорее проворно, чем благопристойно, спрыгнула на землю, не слишком заботясь о том, что живостью такого движения она посвящает прохожих в сокровенные красоты своих ножек.

До этой минуты г-жа д’Эскоман не могла рассмотреть лица дамы, но когда та повернулась к витрине, чтобы прочитать вывеску, Эмма побледнела и вздрогнула.

— Умоляю вас, сударыня, — крикнула она г-же Бернье, — ради Бога, скажите этой даме, что я вышла, скажите ей… Ах! Боже мой!.. Боже мой!..

И, не дожидаясь ответа часовщицы, она скрылась в задней комнате магазина и заперла за собой дверь; тем временем, пока г-жа Бернье поправляла свой туалет, чтобы достойным образом предстать перед такой важной дамой, казавшейся ей хозяйкой лакея в золоченой ливрее, эта дама, в которой читатель, вероятно, уже узнал нашу старую знакомую Маргариту Жели, уже отворяла дверь магазина.

Маргарита Жели нисколько не изменилась, разве что чуть располнела и добавила немного румян и белил к бело-розовым краскам своего тела, какими она и без того была щедро награждена природой. Ее наряды, и год назад способные привести в изумление обывателей Шатодёна, стали еще чуть более яркими, еще чуть более пышными. Она придавала важность своему лицу прищуриванием глаз, переняв это у каких-то знатных дам, ее соседок по Опере, и дерзость подобного взгляда доставляла ей удовольствие. За исключением этого, год жизни в Париже не изменил Маргариту.

Войдя в маленький магазин, она приложила к глазу лорнет, обвела взглядом стены заведения и то, что в них заключалось, осмотрела обстановку, товары, небрежно взглянула на г-жу Бернье, рассыпавшуюся перед ней в поклонах, и с презрительной гримасой произнесла:

— Не так уж здесь и красиво, нет ни богатства Лоры, ни элегантности Викторины; однако похоже, что платить тут надо не столь дорого, а это прельщает мещанок.

Проговорила она это как будто бы про себя, но громким голосом, затем уселась на стул, давая знать, что совершенно не боится измять платье, и, повернувшись к часовщице, в шестой раз делавшей образцовый поклон, промолвила:

— Милая моя, возможно, я обеспокою госпожу маркизу, но, черт возьми, либо она торгует бельем, либо нет; потрудитесь сообщить ей, что я нуждаюсь в ее услугах.

Услышав, что хозяйку бельевого магазина величают маркизой, г-жа Бернье почувствовала, что за этим скрывается какая-то тайна. Она тут же навострила уши, как боевая лошадь при звуке трубы.

— Госпожи Луи нет дома, — отвечала она, делая ударение на фамилию.

— Госпожа Луи! — воскликнула Маргарита. — Ну и ну, сколько чувства! Однако ваша хозяйка не права, барышня; ей не плохо было бы написать на вывеске: "Маркиза д’Эс-коман, торговля бельем", и это привлекло бы к ней покупателей.

— Сударыня, особа, о которой вы говорите, мне не хозяйка, — с обиженным видом ответила часовщица (даже удовлетворение ее недоброжелательного любопытства не помешало ей оскорбиться тем, что ее приняли за продавщицу в магазине). — Я ее соседка, и она попросила меня заменить ее во время ее отсутствия. Если вам угодно что-то купить, сударыня, скажите мне, и я попытаюсь отыскать эту вещь в коробках.

— Нет, — величественным тоном возразила Маргарита, — в магазинах, которым я делаю честь своими покупками, я привыкла обслуживаться хозяином или хозяйкой, и на этот раз более чем когда либо желаю придерживаться этого правила… Я готова пожертвовать сто луидоров на подобную прихоть; я еще вернусь.

— Если сударыне будет угодно сообщить время, я предупрежу госпожу Луи, — с безукоризненным лицемерием отвечала часовщица, — и она непременно будет ждать вас.

— Ну да, сообщить ей время, чтобы она дала тягу? Нет уж, милая моя! Скажите ей лишь, что я буду приезжать сюда каждый день, пока не застану ее. Еще бы! Разве можно отказать себе в удовольствии похвастаться перед кем-нибудь: "Посмотрите на этот чепчик, его мне смастерила госпожа д’Эскоман… Полюбуйтесь на эту кофточку: маркиза сама снимала для нее мерку…" Ведь можно быть судимой за измену мужу и сидеть за это в тюрьме, можно на глазах у всех жить со своим любовником, как могли бы это делать вы или я, но при этом все равно оставаться маркизой; от этого никуда не денешься, и я хочу иметь маркизу д’Эскоман в числе моих поставщиц; ведь это вполне разумно, не правда ли, сударыня?

Часовщица ответила самой одобрительной улыбкой. Случай послал ей непримиримого врага женщины, достоинства которой затмили ее собственные достоинства, и ее переполняла радость.

Госпожа Бернье проводила Маргариту до экипажа, а потом поспешила вернуться, чтобы найти мнимую г-жу Луи: она торопилась насладиться унижением той, чью тайну она теперь знала.

Но в ту минуту, когда экипаж тронулся с места, а г-жа Бернье постучалась в запертую дверь задней комнаты, где скрывалась Эмма, в магазин вошел Луи де Фонтаньё.

Молодой человек поворачивал на улицу Сез в ту самую минуту, когда Маргарита выходила из экипажа, в котором он видел ее накануне. Он тут же представил себе все те неприятности, какие этот злонамеренный визит должен был внести в его домашнюю жизнь, однако понадеялся, что Эмме удастся уклониться от взглядов своей прежней соперницы. Подвергать же самого себя риску такой неприятной встречи он счел ненужным и спрятался неподалеку.

— Посмотрим, будете ли вы счастливее меня, сударь, — сказала г-жа Бернье, заметив подходящего к ней Луи де Фонтаньё. — Похоже, дверь эта не ведет в рай; я стучу, а мне не отпирают. Тем не менее я должна сообщить вашей любовнице о поручении, оставленном мне этой дамой.

— Любовнице? — нахмурив брови, с побелевшими и искаженными от гнева губами воскликнул молодой человек.

— По крайней мере, так мне сказала эта дама… Поверьте, сударь, я вовсе не собираюсь проверять ваше свидетельство о браке и в конце концов скорее готова предположить, что эта незнакомка сумасшедшая, чем подумать, будто хорошо воспитанный на вид человек осмелится ввести свою сожительницу в общество людей, которые хотя и не имеют титулы, вписанные в дворянские грамоты, зато имеют право носить имена, какие они ставят на своих вывесках и какие никогда не фигурируют в "Судебной хронике".