Александр Дюма - Блек. Маркиза д'Эскоман

Впрочем, по отношению к своему мужу она оставалась прежней или почти что прежней; благодаря привычке и воспитанию, роль заботливой и внимательной супруги укоренилась в ее сознании, и какое бы направление ни принимал ход ее мыслей, это ни в коей мере не отражалось на ее заботливой предупредительности, с которой она относилась к Дьёдонне; но, в сущности, меланхоличная нежность шевалье раздражала тонкую нервную систему его супруги, и взгляды, которые она бросала на него будто бы влюбленными глазками, понемногу стали наполняться едва сдерживаемой ненавистью; такое чувство женщины, подобные ей, всегда потихоньку испытывают к мужу, упрямо отказывающемуся предоставить им хоть малейший повод для жалоб, а следовательно, и малейшую возможность взять реванш.

В тот же день, когда г-н де ла Гравери привел в дом своего друга, с которым он познакомился накануне, барон, первый раз после долгого перерыва навестив Дьёдонне, представил своей невестке молодого лейтенанта гусарского полка, сопроводив это представление крайне лестными рекомендациями.

Этот молодой гусар и в самом деле был одним из самых блестящих офицеров, каких только можно было встретить; у него была тонкая и гибкая, как у женщины, талия, изящная осанка, ловко закрученные усы, самодовольный вид — короче, перед вами был готовый манекен, предназначенный для того, чтобы выгодно демонстрировать в лучах солнца блеск золотых галунов доломана или лихо носить ташку.

Вопрос о том, какое влияние может оказать на самочувствие и настроение очаровательной молодой женщины приятная внешность и жизнерадостный нрав, пока недостаточно исследован и никогда не будет исследован до конца.

С того благословенного дня, как капитан гренадеров и лейтенант гусаров впервые расположились у домашнего очага шевалье де ла Гравери, состояние хозяйки дома значительно улучшилось: бледность, порой стиравшая все краски на ее лице, исчезла; синеватые круги, ослаблявшие блеск ее глаз, пропали; она вновь преисполнилась веселья и прелестной улыбкой сопровождала все знаки внимания, оказываемые ею мужу, и благодаря этому они были ему в два раза милее и дороже.

Нежданный, но явный успех, достигнутый обоими лекарями, невольно и необычайно сильно привязал их к очаровательной больной. Они все время находились рядом с ней, и не прошло и двух недель, как они стали не просто привычными сотрапезниками, а ежедневными завсегдатаями в особняке де ла Гравери.

На всех прогулках и во всех поездках их постоянно видели вместе; неизменной компанией они появлялись на балах и спектаклях; дело дошло до того, что, как только где-либо показывалась г-жа де ла Гравери, можно было держать пари, что г-н де ла Гравери следовал за ней, а позади г-на де ла Гравери шли двое верных рыцарей.

Это, вероятно, было самое необычное, но и самое очаровательное семейное содружество.

Но это никоим образом не была заурядная семейная пара, состоящая из мужа и жены; это не был и тот семейный треугольник, который на каждом шагу встречаешь в Италии. Нет, это была семья, состоявшая из четырех человек, и в ней равными привилегиями пользовались все ее члены: хозяин дома, друг хозяина дома и протеже хозяйки; всем троим на редкость тонко и честно были отведены роли, каждый получал со скрупулезной точностью приходящуюся ему долю улыбок, сердечных благодарностей и признательных взглядов, все трое снискали право поочередно, в качестве вознаграждения, предлагать свою руку пленительной Матильде, а также нести ее шаль, веер или букет.

Госпожа де ла Гравери, распределяя свои знаки внимания, выказывала при этом отменное чувство справедливости, так что ни разу никому не дала повода ни к ревности, ни к недовольству.

Но самым довольным из этого трио мужчин, самым признательным не только Матильде, но и двум другим, бесспорно был Дьёдонне: он был вне себя от радости, когда размышлял о том, что нашел два новых клапана, посредством которых он может излить избыток нежности, переполнявший его сердце в дни уединения.

Как г-же де ла Гравери удавалось поддерживать это ровное настроение и это самоотречение при своем крохотном дворе?

Признаемся честно, что это один из тех женских секретов, в которые, несмотря на наши беспрестанные и постоянно возобновляемые исследования в этой области, нам так и не удалось проникнуть.

Но самое поразительное заключалось в том, что общество почти не злословило по поводу этого странного союза. Молодая немка казалась такой простодушной; столько наивности было даже в самом ее компрометирующем обращении с обоими офицерами; она была так изумительно естественна, что если кто-нибудь осмелился бы вдруг высказать хоть малейшее подозрение, то, весьма вероятно, его могли бы обвинить в том, что у него злое сердце.

Барон де ла Гравери стал тем ангелом с пылающим мечом, который изгнал трех блаженных из их рая.

Однажды после полудня Матильда, чувствуя легкое недомогание, осталась дома; г-н де Понфарси — так звали лейтенанта гусаров — был на дежурстве, шевалье де ла Гравери и его друг, капитан гренадеров, вдвоем гуляли по Елисейским полям.

И хотя обычный квартет заметно поредел, г-н де ла Гравери выглядел чрезвычайно радостным; он скорее подпрыгивал, чем шел, и это несмотря на полноту, ставшую весьма солидной, если учесть его возраст. Малейшее происшествие вызывало у него раскаты смеха, он беспрестанно весело потирал ладони; следуя священным законам дружбы, капитан Дюмениль целиком и полностью разделял это великолепное настроение.

Гуляя, они столкнулись с человеком, который, похоже, не был так же доволен судьбой, как они.

Это был барон де ла Гравери.

Он шел с таким угрюмым, таким озабоченным выражением лица, так низко надвинув на глаза шляпу, что они даже не узнали его.

Но он, почувствовав, что его задели, поднял голову и узнал их.

— Клянусь смертью Христовой! Я рад встретить вас, шевалье, — сказал старший брат, схватив младшего за руку.

— В самом деле! — произнес тот с болезненной гримасой, так сильно барон сжал ему руку.

— Да, я направляюсь к вам.

Дюмениль покачал головой: у него зародилось предчувствие несчастья.

А шевалье быстро, вновь обретя свое хорошее настроение, произнес:

— Надо же, как странно, я только что сказал Дюменилю: «Я должен прямо сейчас зайти к моему брату, чтобы сообщить ему эту радостную новость».

— Эту радостную новость? — повторил барон с мрачной улыбкой. — А, так у вас есть для меня радостная новость?

— Да.

— Ну, что же, тогда обмен будет не в вашу пользу, так как я собираюсь поведать вам нечто весьма неприятное.

Такому тонкому наблюдателю, каким был Дюмениль, легко было догадаться, что эта новость, которая должна была так огорчить шевалье, доставляла сильную радость барону.