Стефан Цвейг - Цвейг С. Собрание сочинений. Том 2

Прошло немного времени, и Божий день занялся за лесом, пальмы вспыхнули золотым багрянцем зари и засверкали, как факелы, над рекой. Огненной раной прорезало восток кровавое солнце. Тогда Вирата встал, снял с себя одежду и, воздев над головою руки, подошел к воде; он простерся на берегу, перед сверкающим оком Бога. Потом он вошел в воду для священного омовения, и кровь стекла с его рук. Когда же свет белой волной коснулся его головы, он вышел опять на берег, облачился в свою одежду и с просветленным лицом вернулся к шатру, чтобы при свете утра посмотреть на подвиги ночи. С застывшим страхом в чертах, с широко раскрытыми глазами и с искаженными лицами лежали мертвые: с раскроенным лбом — зачинщик мятежа, и с рассеченной грудью — изменник, бывший ранее предводителем войска в стране бирвагов. Вирата закрыл им глаза и шагнул дальше взглянуть на других, убитых спящими. Они лежали, полуприкрытые своими плащами, и лица их были ему чужды, — это были рабы соблазнителя, из южной страны, с курчавыми волосами и черной кожей. Но когда он повернул к себе лицо последнего, у него потемнело в глазах, ибо это был его старший брат, Белангур, горный князь, которого мятежник привлек к себе на помощь и которого он, Вирата, ночью убил собственной рукой. С дрожью склонился он над скорченным телом. Но сердце больше не билось, неподвижно застыли раскрытые глаза убитого, и их черные зрачки проникали Вирате в самое сердце. И у Вираты остановилось дыхание; как неживой сидел он между мертвыми, отвратив взор свой, чтобы не встречать обвиняющих, застывших очей того, кто был рожден его матерью до него.

Но вскоре раздались громкие клики. Подобно стае диких птиц, возвращались с погони ликующие воины, с богатой добычей и веселой душой. У зрев мятежного князя, убитого среди своего стана, и священных цапель в сохранности, они стали плясать и скакать и целовали край ниспадавшей одежды у безучастно сидевшего Вираты и прославляли его новым именем — Молнией Меча. Подходили все новые и новые воины, они грузили добычу на повозки, но колеса под тяжестью поклажи так глубоко уходили в землю, что приходилось бить буйволов терновником, чтобы сдвинуть их с места. Гонец бросился в реку и поспешил вперед, чтобы принести весть царю, остальные воины остались при добыче и торжествовали победу. Но молча, в глубоком раздумье, сидел Вирата. Только раз возвысил он голос, когда его люди хотели похитить одежду с убитых. Тогда он встал и приказал сложить костер и возложить на него тела убитых для сожжения, дабы души их чистыми вступили на путь перевоплощения. Люди дивились, что он поступает так с заговорщиками, чьи тела следовало бы бросить на растерзание шакалам. Но они исполнили его волю. Когда костер был возведен, Вирата сам зажег его и бросил благовония и сандал на разгорающиеся дрова. Потом он отвратил свое лицо и стоял в молчании, пока не рухнули последние бревна и раскаленная зола не упала на землю.

Тем временем рабы закончили наведение моста, накануне с хвастовством начатое противником. Впереди шествовали воины, увенчанные цветами низанга, за ними следовали рабы и ехали на конях князья. Вирата пропустил их вперёд, ибо их пение и клики раздирали ему душу, и когда, наконец, он тоже двинулся в путь, между ними, по его воле, было некоторое расстояние. Посреди моста он остановился и долго смотрел вниз на текущую по обе стороны воду, перед ним же и за ним, соблюдая расстояние, остановились изумленные воины. И они увидели, как он поднял меч, как будто желая замахнуться им против неба, но, опуская руку, тихо выпустил рукоять и уронил меч в глубину. Тут же с бросились в воду нагие юноши, чтобы извлечь его, полагая, что меч случайно выскользнул из рук Вираты, но он строго отозвал их назад и медленно, с омраченным челом, прошел между удивленными рабами. Ни одного слова не сорвалось с его уст, пока они, час за часом, тянулись по желтой дороге к своему родному городу.

Они еще были далеко от яшмовых ворот и зубчатых башен Бирваги, как вдруг вдали поднялось белое облако. Оно катилось им навстречу, и вот из него, обгоняя пыль, показались скороходы и всадники. Завидя войско, они остановились и устлали дорогу коврами, в знак того, что за ними следует царь, чья нога никогда не должна касаться земного праха, с часа его рождения и до часа смерти, когда пламя охватит его священное тело. И уже приближался на древнем слоне царь, окруженный своею свитой. Послушный вожаку, слон опустился на одно колено, и царь сошел на разостланный ковер. Вирата хотел пасть ниц перед своим господином, но царь подошел к нему и принял его в свои объятия, — честь, неслыханная с начала времен и не упоминаемая в летописях. Вирата приказал принести цапель, и когда они взмахнули белыми крыльями, раздалось такое ликование, что кони стали взвиваться на дыбы, а погонщики должны были укрощать слонов. Увидя это доказательство победы, царь вновь обнял Вирату и подал знак одному из слуг. Тот принес и подал меч славного праотца раджпутов, семь раз по семьсот лет пролежавший в сокровищнице царя, меч с рукоятью, сверкавшей драгоценными камнями, и с клинком, на котором золотыми знаками начертаны были таинственные слова победы. Эти письмена предков не могли прочесть теперь уже ни мудрецы, ни жрецы главного храма. И царь подал Вирате этот меч мечей, как дар своей признательности и в знак того, что отныне он будет старшим из его военачальников и предводителем его войск.

Но Вирата склонил лицо свое к земле и, не поднимая его, сказал:

— Могу ли я испросить себе милость от милостивейшего и обратиться с просьбой к великодушнейшему из царей?

Царь взглянул на него и сказал:

— Твоя просьба будет исполнены, прежде чем ты успеешь поднять на меня глаза. И если ты потребуешь половину моего царства, — она твоя, лишь только ты откроешь уста.

И Вирата сказал:

— Так дозволь же, о царь, чтобы этот меч по-прежнему оставался в сокровищнице, ибо в сердце своем я дал зарок никогда больше не брать в руки меча, так как сегодня я убил моего брата, единственного, который вышел со мной из одного лона и который играл со мной, когда мать держала меня на руках.

Изумленно взглянул на него царь. И сказал:

— Будь же без меча старшим из моих военачальников, чтобы я знал, что мое государство защищено от всех врагов, ибо никогда ни один герой не вел лучше тебя рать против превосходящих сил. Возьми мой пояс, как знак власти, и моего коня, дабы все узнали в тебе первого из моих воинов.

Но Вирата еще раз склонил лицо к земле и возразил:

— Незримый подал мне знак, и мое сердце поняло его. Я должен был убить моего брата затем, чтобы узнать, что всякий, убивающий человека, лишает жизни брата. Я не могу быть вождем на войне, ибо в мече насилие, а сила враждует с правом. Кто причастен к греху убийства, — мертв сам. Я же не хочу, чтобы от меня исходил ужас, и предпочту добывать хлеб подаяниями, чем погрешить против этого поданного мне знака. Коротка жизнь в вечном перевоплощении, дай же мне мою долю прожить праведным.