Орхан Кемаль - Происшествие

Ясин-ага принялся бормотать себе под нос молитву. И все-таки ему не верилось, что пророк Махди явится в мир от рода какого-то плюгавого пьяницы и гашишника. И Ясин-ага гнал от себя это сомнение и клял каналью шайтана, поколебавшего в нем твердую веру в аллаха. Ну конечно, конечно, — сокрушался Ясин-ага. — Вечером в комнате опять была Гюлизар. Хотя он и совершил омовение, но… Должно быть, омовение нельзя делать холодной водой. Наверняка оттого-то проклятый шайтан и поселился в нем и посеял это сомнение.

Ясин-ага нахмурился. И тотчас представил себе шайтана, черного, с рогами. Шайтан показывал ему длинный красный язык, смеялся и приговаривал: «Не верь! Не верь!» Мало того, шайтан прыгнул на большой нос имама, потом на макушку, на одно плечо, на другое…

Ясин-ага взмахнул рукой и отогнал гнусное видение.

— Благодарю тебя за доброту… — сказал он Хафызу. — Так вот оно значит как! А почему бы и не быть этому? — совсем бодро заключил он. — Аллах всемогущ!

— Ты сообщишь мне, когда прибудет Музафер-бей! — приказал Хафыз.

— Хорошо, имам-эфенди.

Залоглу сразу вырос в его глазах. Пророк Махди явится в мир от его рода? От пьяницы, картежника, насильника, совершающего всякие недозволенные проступки… И, оказывается, это возможно.

И потом эта дочь Джемшира… Допустим, имам-эфенди знает Джемшира, ну а дочь? Откуда имаму знать о девчонке? Ясин и сам-то не знал, что у Джемшира есть дочь. Да, да, конечно, это знамение, божественное знамение! Ведь не мог же солгать такой благословенный, уважаемый человек, посланник самого господа в деревне. Да и зачем ему лгать? Какая в этом необходимость? Ведь почтенный имам ровно ничем не обязан Рамазану.

И вспомнив, что даже пустое подозрение — тяжкий грех, Ясин-ага заставил себя не думать больше об этом. Оставалась еще одна проблема. Дочь Джемшира, конечно, работала, и, наверно, на фабрике, среди мужчин. А там девушки не очень-то строгого поведения. Конечно, работала. Ясин-ага знал, что Джемшир заставлял работать всех своих детей от четырех жен и даже самих жен, летом — в поле, зимой — на фабрике. Фабричная работница, не любимая аллахом раба — жена благородного бея… — Ясин-ага покачал головой.

— Почтеннейший… — робко произнес он. — Извините меня, но я подумал…

— Я слушаю тебя, Ясин-ага.

— Я подумал… Что там ни говори, а ведь Рамазан-эфенди из благородных… А она не любимая аллахом рабыня, работающая в поле и на фабрике…

Хафыз вспылил:

— Глупец, дано ли нам, грешникам, знать, кто любим, а кто не любим аллахом?

Ясин-ага судорожно глотнул, когда, сказав это, Хафыз в страшном гневе вскочил с кровати и, направляясь к двери, бросил:

— Как только прибудет Музафер-бей, не теряй времени.

— Слушаюсь, ваша милость, слушаюсь, — закивал он.

— Все это надо сделать без промедлений, божественная воля всевышнего и святых пророков должна быть выполнена. Иначе… — И он опять посмотрел на Ясина-ага так, что тот съежился от страха. Потом Хафыз-Тыква повернулся и вышел.

Ясин-ага замер у дверей в почтительном поклоне.

Вот уже семьдесят лет он только и слышит от хаджи и ходжей [32] Хаджи — мусульманин, совершивший паломничество (хадж) в Мекку; ходжа — духовное лицо и одновременно учитель мусульманской духовной школы. , что, когда настанет конец света, явится пророк Махди и наведет порядок в разрушенном мире. Сорок лет среди людей будут царить мир и справедливость, волк с ягненком станут друзьями, кругом зацветут розовые кущи… После этого мир постепенно придет в упадок, человеческий род захиреет, и настанет день страшного суда. Ясин-ага верил, что все случится именно так, он только не мог себе представить, что пророк Махди явится миру от рода полоумного нечестивца, когда у всевышнего есть столько приближенных к нему хаджи и ходжей, ученых богословов не только в его священных чертогах, но и во всех уголках земли. И хотя имам-эфенди сказал: «Глупец, дано ли нам, грешникам, знать, кто любим, кто не любим аллахом?», все-таки… Кто знает, может, он говорил правду? Что не подвластно могуществу всевышнего, держащего огромную Землю на рогах вола?

Ясин-ага отошел от двери, достал из сундука четки из девяноста девяти бусин, которыми обычно пользовался во время теравиха [33] Теравих — молитва, совершаемая каждый вечер во время рамазана (поста). , и сел, поджав под себя ноги, на то место, где только что сидел имам. Так он просидел дотемна, задумавшись и перебирая четки, когда в комнату, бесшумно, как тень, вошла Гюлизар и зажгла лампу. Увидев согнутую, молчаливую фигуру Ясина, она решила, что Хафыз-Тыква заколдовал его. Гюлизар подошла и положила руку ему на плечо:

— Что с тобой? Или Хафыз-Тыква околдовал?

Ясин вздрогнул:

— Отойди, отойди!

Гюлизар усмехнулась:

— Ах, отойди? Хорошо же… А помнишь, умолял — приди!

— Черт бы тебя побрал, прости меня господи! — закричал Ясин-ага.

Гюлизар вспыхнула и вышла из комнаты. «Позови меня еще раз — приду я к тебе, как же», — бросила она с порога.

Ясин-ага снова закрыл глаза.

Где-то вдалеке затарахтел автомобиль. Шум мотора становился все громче. Но Ясин-ага так отрешился от всего земного, что не слышал, как грузовик остановился возле дома, как в комнату вошел Залоглу.

Залоглу подошел к Ясину-ага и потряс его за плечо.

— Дядюшка!

В дверях появилась Гюлизар.

— Оставь его в покое, Рамазан-эфенди, оставь…

Залоглу обернулся:

— Это почему же?

— Его заколдовал Хафыз-Тыква!

Ясин-ага вскочил на ноги. Гюлизар метнулась к двери.

— Вон отсюда, подлая! Будь ты проклята! — закричал он вслед Гюлизар и захлопнул за ней дверь.

Залоглу первый раз видел управляющего таким странным, очень странным, совсем не похожим на себя, задумчивым, тихим и, кажется, даже немного растерянным…

Ясин-ага положил четки в сундук, вернулся, сел на кровать. И только тогда поднял глаза на Залоглу. Заметив у него в руках книгу, спросил:

— Что это?

— «Битва у Драконовой крепости».

— Хазрета Али?

— Да.

— Ну, и зачем она тебе?

— Да так. Купил тебе…

— Мне?

Залоглу кивнул: «Конечно…»

— Чего это тебе взбрело в голову? Раньше ты не догадывался о таких вещах. А ну-ка покажи…

Залоглу протянул ему книгу:

— Вы уж совсем меня никчемным считаете. Разве мне не дозволено позаботиться о вас? Так ли уж я плох?

Ясин-ага вспомнил, что Залоглу будет отцом пророка Махди, и переменил тему разговора:

— Прекрасно, сын мой, прекрасно. Ну, а где же мы все-таки сегодня гуляли?

— С чего бы это мне гулять? — сказал Залоглу, не поднимая глаз.

— Водки-заботки не хлебнули?

— Нет, дорогой…

— Почему?

— Не знаю. Смотреть на нее не могу последнее время, в горло не идет…

Ясин-ага покосился на Залоглу. «Всегда пил, как боров. Должно быть, аллах и вправду взялся наставить парня на путь истинный… Всемогущ аллах, вдохнувший душу в яйцо!»