Франсис Карко - Горестная история о Франсуа Вийоне

В нем всегда жила некая безмерная ласковость, от которой он так страдал в детстве, когда хмурыми днями стоял, прижавшись лбом к стеклам, в своей каморке в доме при церкви святого Бенедикта и смотрел, как играют на улице его сверстники. Господи, какими бесконечными и невыносимо пустыми казались ему эти дни! Он не мог дождаться, когда наступит четверг, потому что по четвергам матушка приходила навещать его, забирала с собой, осыпала поцелуями, рассказывала всякие истории. Он их все запомнил. Что за чудесные это были истории. И только он подумал о них, тотчас в памяти всплыли, как будто все это было вчера, воспоминания о цвете неба, о домах, об ароматах лета, что доносились из сада.

— И эти дни тоже ушли, — прошептал он, предаваясь совершенно нелепым размышлениям. — Но почему?

Вряд ли кто-нибудь смог бы дать ответ на этот вопрос, да и он сам тоже не стал его искать. Только что он был преисполнен скорби и вдруг — видать, это было заложено в его характере — почувствовал, что к нему вернулись бодрость и веселость. Он превратился в совершенно другого человека и теперь посмеивался над своей дурацкой мрачностью, обзывая себя чокнутым.

Может, он и впрямь чокнутый. Ну а если не чокнутый, то по крайней мере чудной, переменчивый, послушный, точно флюгер, любому ветру, способный, к примеру, после раздумий о безвозвратно ушедших днях задать себе вопрос: «Но куда они подевались? Кто их унес?»

Однако ответа и на этот вопрос он тоже не знал. Может, тот самый ветер, что унес друзей, смел один за другим и эти дни, но солнце все равно продолжало сиять, небо оставалось синим, а девушки, что встречались ему на улице, улыбались и были несказанно хороши собой. Так что стоит ли впадать в уныние? Девушки до того влекли его, что Франсуа достаточно было лишь подумать о них — и он сразу утешился. Пусть кто хочет попробует объяснить подобную перемену настроений. Франсуа же она нисколько не волновала. А сегодня еще меньше, чем всегда. Теперь он стал мужчиной. Он изведал плотские утехи и, думая о Марион, ничуть не испытывал ханжеского унижения, оттого что она доступна всем и каждому; напротив, невольно чувствовал некое тщеславное удовлетворение при мысли, что спутался с непотребной девкой.

Тем не менее после той несчастной ночи у него остался скверный осадок, и вечерами он больше не покидал дом при церкви святого Бенедикта. Он много думал о Марион, и теперь она ему казалась чересчур грубой, низменной, плотской; он презирал ее и поклялся себе никогда больше с нею не видеться; но однажды утром встретился с Монтиньи, и разговор почти сразу зашел о ней.

— Бедняжка Марион места себе не находит, все спрашивает о тебе, — сообщил Монтиньи.

А дня через два к Франсуа пришел Колен и клялся именем Христовым, убеждая, что нельзя упускать такую женщину.

— Да ради чего? — простодушно удивился Франсуа.

Колен со свирепым видом впился в него своими маленькими глазками и бросил:

— Да ради башлей! Понял?

Школяр смутился и понурился.

— Ну что? — не отступал Колен. — Трусишь?

— Да я не умею… — промямлил Франсуа, изрядно обескураженный подобным оборотом. — Существуют какие-то подходы… Их нужно знать…

— А вот другие знали и умели, — буркнул сын слесаря. — Они вытянули у Марион денег больше, чем мыслей в твоей паршивой башке.

И он покачал головой. Франсуа уныло пробормотал:

— Нужно время, чтобы научиться…

— Прежде всего, надо захотеть, — с решительным видом отрезал Колен. — У тебя есть выбор.

— Но я хотел бы…

— Посмотри на себя, — жестким тоном промолвил Колен, указывая Франсуа на его поношенную рясу и стоптанные башмаки. — Вид у тебя не франтовской. Ну а если заглянуть к тебе в кошелек, что мы там найдем? Ничего. Блоху на аркане…

— Это правда, — вынужден был признать Франсуа.

— То-то и оно-то. Так что ты круглый дурак. Как ты думаешь, ходил бы Монтиньи таким щеголем без Гийометты? У женщин легко брать: они сами предлагают. Им доставляет удовольствие отдавать то, что приносят им жирные горожане. Только не будь дураком!

— А ты?

— Я, — скрестив руки на груди, гордо отвечал Колен, — научил Монтиньи и сделал его тем, кто он есть.

И он принялся расхаживать по комнате с отрешенным видом, и этот его вид окончательно переубедил Франсуа.

И все-таки ему претило следовать советам Колена. Требовать у Марион деньги — нет, это не по нему. Он никак не мог решиться.

— Может, не сейчас, а когда-нибудь потом?

— Потом? — со злостью бросил Колен. — Конечно, куда удобнее пить в кабаках за счет своих друзей. И если они рискуют, так это их дело, верно? Ведь они платят.

— Да ты что! Что ты несешь!

— Ну так как?

— Послушай, — жалобным голосом начал Франсуа, — вот ты покатил на меня, обвиняешь и не хочешь меня выслушать. Разве ж я могу в один миг взять и измениться? Сам подумай. И потом, мне надо будет выбираться по ночам из дому…

— Ну да.

— А как? Мэтр Гийом держит меня взаперти. Он караулит меня.

Колен усмехнулся.

— Я ждал, когда ты заговоришь об этом, — ответил он.

Франсуа понял, что все его увертки ни к чему и если он согласится принять помощь от Колена, то хотя бы в этой части его оставят в покое. На миг ему стало страшно, но потом, внезапно решившись, он пробормотал:

— Я все буду делать, как ты сказал.

Колен подошел к нему и вытащил из кармана шарик смолы, каким снимают с замков слепки, чтобы потом делать по ним ключи. Все оказалось проще простого. Сойдя вниз, они встали у двери и болтали, пока Колен быстро делал слепок. Через день он вручил Франсуа готовый ключ.

— Подойдет? — спросил он.

Франсуа схватил Колена за руку, потащил его по лестнице к двери, и они проверили, как действует ключ.

— До вечера! — весело бросил Колен. — Придешь?

— У Марион, — ответил школяр и, поднявшись к себе в комнату, разложил книги и стал ждать, когда можно будет ускользнуть из дому, не привлекая ничьего внимания.

Но как он волновался, как ему было тревожно, не по себе! Подгоняемый какими-то странными, несообразными мыслями, он почти бежал по улицам. Проскочил одну, вторую и все время оборачивался, чтобы проверить, не идет ли кто за ним. Колен пугал его. Франсуа уже мысленно видел, как тот втягивает его в разные темные дела, к которым, при всей своей решительности, он еще не был готов. В какие дела? Франсуа вряд ли смог бы их определить словами. А началом и истоком всего, вне всяких сомнений, станет эта девка. Но глубже задумываться над всем этим Франсуа не решался. Что-то непреодолимо влекло его к Марион, к Колену, Ренье и их подружкам. Отчего? Почему? Франсуа стало жаль себя. Но чем ближе подходил он к каморке, где его возлюбленная подкарауливала прохожих, тем сильней корил себя за слабость, за то, что не смог сказать «нет». Ему было стыдно. Бросало то в жар, то в холод. Он дрожал. Марион, едва он вошел к ней в комнатку, бросилась ему на шею, но он первым делом опасливо запер дверь и закрыл ставни.