Мигель Астуриас - Те, кто внизу. Донья Барбара. Сеньор Президент

— Декламируй, поэт, — раздался чей-то голос, — только не оду…

— …мой Ноктюрн до-мажор, посвященный суперуникальному!

За поэтом с прочувственными речами выступали другие, еще более распаленные ораторы, разоблачая замыслы гнусной банды, в воздухе мелькали пошлые истины, бессмысленно громкие словечки и ханжеские суппозитории {139} . У одного из присутствующих пошла кровь носом, и, прерывая время от времени речь, он стонущим голосом просил смочить ему губку, которую прикладывал к переносице, чтобы остановить кровотечение.

— В этот час, — сказал мистер Дженджис, — Кара де Анхель стоит между стена и Сеньор Президент. Мне понравился, как говорил этот поэт, но я думай, что, наверно, очень скучно быть поэт, вот только быть лиценциат — это самая скучная вещь на свете. Я выпиваю, пожалуй, еще виски! Еще виски, — закричал он, — за это супергипер-квази-под-лицо!

Выходя из «Gambrinus'a», Кара де Анхель встретил военного министра.

— Куда направляетесь, генерал?

— Повидать патрона…

— Тогда идемте вместе…

— Вы тоже туда? Подождем немного, сейчас подадут мой экипаж. Что вам сказать, иду по делу одной вдовы…

— Я знаю, вам по вкусу веселые вдовушки, генерал…

— Нет, тут не попляшешь!..

— Но попляшешь, так «Клико» разопьешь!

— Ни «Клико» и ни черта; рухлядь ходячая, кожа да кости!

— Черт возьми!

Экипаж подкатил бесшумно, словно колеса были из папье-маше. На перекрестках слышались свистки жандармов, передававших следующим постам условный сигнал: «Едет военный министр, едет военный министр, едет…»

Президент мелкими шажками прогуливался по кабинету: шляпа, прикрывавшая темя, надвинута на лоб; воротник сюртука поднят над орденской перевязью, закрепленной сзади на шее; пуговицы жилета расстегнуты. Черный костюм, черная шляпа, черные ботинки…

— Какая сегодня погода, генерал?

— Прохладно, Сеньор Президент…

— А Мигель без пальто…

— Сеньор Президент…

— Молчи, ты дрожишь и еще смеешь говорить мне, что тебе не холодно. Ты очень строптив. Генерал, сейчас же пошлите домой к Мигелю за пальто.

Военный министр поспешно вышел, отдав честь и едва не уронив шпагу; Президент опустился на софу, указав Кара де Анхелю на стоявшее рядом кресло.

— Так вот, Мигель, раз мне приходится все делать самому и во все вникать, ибо мне суждено управлять народом, который любит только повторять «надо бы, надо бы», — говорил он, вытягивая ноги, — я должен привлекать друзей к решению тел-дел, какие не успеваю делать сам. Да, народ «надо бы». — Последовала краткая пауза. — Я хочу сказать, народ, который имеет самые благие намерения что-то создать или разрушить, но из-за отсутствия воли ничего не создает, не разрушает, — ни пахнет, ни воняет, как помет попугая. Так и получается, что у нас промышленник только и твердит всю жизнь: надо бы пустить фабрику, надо бы поставить новое оборудование, надо бы то, надо бы это, надо бы еще чего-нибудь; сеньор помещик твердит: надо бы внедрить новую культуру, надо бы наладить экспорт продуктов; писатель говорит: надо бы написать книгу; учитель: надо бы организовать школу; коммерсант: надо бы создать такую-то фирму, а газетчики — свиньи, им ничего не стоит выдать кусок сала за чистую душу! — бубнят, что надо бы улучшить жизнь в стране. Но, как я тебе сказал вначале, никто ничего не делает, и естественно, что я, Президент Республики, — тот, кто должен делать все, хотя бы для этого пришлось прыгать выше головы. Короче говоря, если бы не я, не существовало бы счастья, так как мне надо участвовать даже в лотерее в роли слепой богини.

Он подергал седые усы кончиками бледных костлявых пальцев цвета сухой осоки, и продолжал, меняя тон:

— Все это приводит к тому, что при таких обстоятельствах я вынужден пользоваться услугами тех, чью помощь я очень ценю здесь, но еще больше за пределами Республики, там, где махинации моих врагов, их интриги и клеветническая писанина могут сорвать мое переизбрание…

Его зрачки, как два ошалелых, пьяных от крови москита, скользнули вниз, а голос продолжал:

— Я не имею в виду Каналеса и его приспешников; смерть была и всегда будет моим лучшим союзником, Мигель! Я имею в виду тех, кто пытается воздействовать на мнение североамериканцев, с тем чтобы Вашингтон отказал мне в доверии. Мол, у зверя в клетке лезет шерсть, а он не хочет, чтобы ее вымели? Очень хорошо! Что я, мол, старик, у которого мозги в маринаде, а сердце тверже матилисгуате {140} ? Подлецы! Но пусть они болтают. Сами же граждане нашей страны оценят всю пользу того, что я сделал, проводя свою политику, для спасения родины от бесчинств этих сукиных сынов; об этом не будем сейчас говорить. Моему переизбранию грозит опасность, поэтому я и призвал тебя. Нужно, чтобы ты поехал в Вашингтон и подробно доложил мне о том, что происходит в тамошних рассадниках зла, на этих кладбищах, где, чтобы слыть молодцом, надо, как на всех кладбищах, быть мертвецом.

— Сеньор Президент… — пробормотал Кара де Анхель, ему слышался голос мистера Дженджиса, который советовал поговорить с хозяином начистоту, и в то же время он боялся, что из-за подобной бестактности может сорваться поездка, которая, как он сразу понял, была его спасением: — Сеньор Президент знает, что я нахожусь в его полном распоряжении и готов выполнить любое поручение, однако, если Сеньор Президент разрешил бы мне сказать два слова, — я ведь всегда стремился быть самым скромным из его слуг, но самым бескорыстным и преданным, — я хотел бы просить, если это не затруднит Сеньора Президента, чтобы перед тем, как посылать меня с такой ответственной миссией, вы приказали бы расследовать, подтверждается или нет необоснованное обвинение, что я якобы недруг Сеньора Президента, — его выдвигает против меня не кто иной, как военный прокурор…

— А кто слушает эти бредни?

— Сеньор Президент не может сомневаться в моей безусловной приверженности вам лично и вашему правительству, но я не хочу, чтобы вы облачили меня своим доверием, не проверив прежде, справедливы или нет наговоры прокурора.

— Я не спрашиваю тебя, Мигель, о том, что мне надо делать! Довольно об этом! Я все знаю и скажу тебе больше: в моем бюро лежит дело, которое военный прокурор начал против тебя, когда бежал Каналес; более того: могу заверить тебя, что ненависть военного прокурора вызвана к тебе одним обстоятельством, о котором ты, возможно, и не знаешь. Военный прокурор по согласованию с полицией намеревался похитить ту, что стала твоей женой, и продать ее хозяйке одного публичного дома; от нее, ты это слышал, он получил наличными десять тысяч песо; козлом отпущения пришлось стать одной бедной женщине, которая там совсем рехнулась.

Кара де Анхель с ледяным спокойствием слушал хозяина: ни один мускул не дрогнул на его лице. Потонуло во тьме его бархатистых глаз, укрылось в сердце то, что он чувствовал, бледный как смерть.