Александр Амфитеатров - Сумерки божков

— Хо-хо-хо-хо! Чему блистательным доказательством является Настасья Николаевна!

Берлога посмотрел на режиссера притворно страшными глазами, потом улыбнулся самодовольно и сказал:

— Поддел!.. Скотина!

— Господа мужчины, — возвысила голос Елена Сергеевна, — не сделаете ли мне удовольствие отложить все эти… мясные разговоры до случая, когда останетесь одни? А то, знаете ли, странно как-то: милейший Андрей Викторович только что убеждал нас, что мы держим оперный театр, а не иное какое-нибудь заведение, но теперь сам заговорил так, что я уже начинаю терять соображение, где я, собственно говоря, нахожусь?

Берлога повесил голову:

— Слушаю-с! Виноват-с! Покаяния двери отверзи мне! Больше не буду-с!

— Не люблю, когда о женщинах говорят, как о сортах говядины в мясной лавке или о лошадях в скаковой конюшне… У нас вопрос идет о певице, об артистке, а не о том, сколько тянет на весах ее тело!

— Но об артистке я уже все сказал, милая Леля! Ты слышала: я под огромным впечатлением! Это избитое, старое «Grâce» в «Роберте», которое я вообще ненавижу, теперь стоит у меня в ушах! я слышу его! всю ночь буду слышать! Нет, кончено! Это мой голос, господа! мой голос! Я накладываю на него свою руку и забираю его от вас! Вы, Саня, как там хотите, а отдайте мне ее, вашу Индейкину…

— Да, возьмите, возьмите! — радостно возопила Светлицкая, вешаясь на него обеими руками. — Ради Бога, возьмите! Об одном мечтаю! Возьмите ее всю себе! Всю, Андрей Викторович! Без остатка!

— Ну нет! Всю — это спасибо, это чересчур много для меня… и — вы слышите: старый сатир Мешканов опять уже грохочет…

— Хо-хо-хо-хо!

— А вот петь с нею я желаю… и очень! Какую большую партию в операх моего репертуара знает она — ваша Перепелкина?

Светлицкая приосанилась и отвечала с лукавым взглядом:

— Она знает все.

— Что?!

А Мешканов даже присвистнул с выпученными глазами:

— Однако!

— Она знает все! — гордо стояла на своем Светлицкая. — И может петь все — хоть сейчас!

— Храбрая девица! — вполголоса и раздумчиво заметила Елена Сергеевна.

— А мне это нравится! — весело крикнула Юлович. — Я с ней мирюсь! Девка-то, стало быть, не из робких… Ничего! Валяй! Смелость города берет, а бес горами качает!

Рахе был заинтересован и, отставив к уху руку с сигарою, измерял Светлицкую любопытным взглядом и тянул бесконечное:

— S-o-o-o-o-o-o… [180] ‘Так… (нем.)

— Все знает! Все может! — торжествовала Светлицкая. — И Тамару, и Татьяну, и Ярославну, и Елизавету… всех! У нее необыкновенная память на музыку. И, если понадобится выучить что-нибудь новое наспех, вы дайте ей партию с вечера, а к утру она уже будет знать…

— Здорово! — восхитился Мешканов.

Светлицкая потупилась самодовольно:

— Моя школа!

Берлога серьезно обратился к Рахе:

— Мориц! Я очень прошу тебя назначить госпоже…

— Наседкиной! — поспешила теперь вставить ликующая свою победу Светлицкая. — Вы никто не хотите запомнить ее фамилию. То она у вас Перепелкина, то Курочкина, то Петушкова. А она — очень просто — Наседкина. И ничего нет трудного, право… Наседкина — только и всего.

— Очень прошу тебя назначить госпоже Наседкиной Тамару в ближайший мой «Демон»… [181] Тамару в ближайший мой «Демон»… — Имеется в виду роль героини оперы Рубинштейна «Демон».

У Рахе дрогнула сигара между пальцев. Он в смущении покосился на жену.

— Aber… [182] Но… (нем.)

А Маша Юлович хлопнула обеими ручищами по коленам и возопила:

— Здравствуйте! Любимую-то Лелину партию?!

Елена Сергеевна встала ленивым, усталым, медленным движением.

— Ах да сказала я уже: сделайте одолжение! Все, что вам угодно! Сколько раз повторять?

Муж смотрел на нее с робким вопросом.

— Может быть… Ленхен…

— Вы смешны, господа! — раздраженно говорила она между тем, — все сконфузились, точно украли у меня что-нибудь или убить меня покушаетесь… Что особенного? Подумаешь: не напелась я этой Тамары. За двенадцать-то лет! Сделайте милость, Саня, — я рада: пусть поет mademoiselle…

— Наседкина!

— Ну да, Наседкина… Пусть поет!.. Мешканов, назначьте ее в репертуар.

— Ангел! — вскрикнула Светлицкая. — Я говорю вам, господа, я говорю: Леля — ангел!

— А я бы не дала! — по-прежнему буркнула с качалки Юлович.

— Я только одно замечание позволю себе сделать, — нервно продолжала Елена Сергеевна, — не бойтесь, не бойтесь, Саня: не вам… Какие могут быть вам от меня замечания? Я вашей ученицы даже и не слыхала еще толком, как следует… А другу моему Андрею Викторовичу!

Берлога устремил на нее наивные глаза.

— Мне? А что я?

— Да уж очень вы стремительно и громко сегодня здесь распоряжаетесь!.. Только и слышно по всему театру: я! я! я!.. Не мешало бы помнить, что я все-таки еще немножко хозяйка в своем деле!

Берлога вспыхнул.

— Елена Сергеевна!

Она не захотела его слушать.

— А относительно дебюта… Мориц, ты слышал? Диктатор повелел, — наше дело повиноваться. И затем разойдемся, господа! Первый час ночи. Надо же мне когда-нибудь переодеться из этой сбруи и снять грим. Adieu, messieurs-dames! [183] Прощайте, господа! (фр.)

— Елена Сергеевна!!!

Берлога бросился было за нею, но Светлицкая ухватила его за руку.

— Андрей Викторович, вы уж будьте добренький до конца: поддержите нас в случае чего дурного!..

— Ну еще бы, Светлячок, ну еще бы! — твердил он, в нетерпении от нее отвязаться, между тем как голубой спенсер Савицкой медленно исчезал в коридоре.

— По старому товариществу? а?

— Пожалуйста, пожалуйста… все, что могу… конечно…

— Ведь едят у нас новеньких-то и молоденьких… живьем заглатывают…

— Перестань уж! Отпусти ты, плакальщица, его душу на покаяние! — вступилась наконец покинувшая свою качалку Маша Юлович. — Ученицы твоей я не знаю, но тебя… заглотаешь тебя, бедненькую! как же! Скорее ерша с хвоста и ежа против шерсти. Это даже не щучий, — акулий рот надо иметь, душечка!

Рахе в стороне угрюмо говорил Мешканову:

— Назначайте на завтра урок из Тамара для госпожа Наседкина. Ви будете показал ей mise en scène [184] Мизансцены (фр.). . Поглядаем… н-ню… sehr interressant… [185] ” Очень интересно… (нем.) поглядаем…

Мешканов почтительнейше расшаркался и раскланялся пред Светлицкою.

— Александра Викентьевна, ме комплиман — анкор и миль фуа! [186] Мои поздравления — еще и тысяча раз! (фр.) Вы к нам таких почаще приводите…

— Спасибо, родной! Рада бы, батюшка! Душою бы рада! Да где взять? Одна — за сколько лет — выискалась…

Она сантиментально пригорюнилась.

— Да и потом… Ведь если часто хороших-то приводить к вам начну, — пожалуй, и самое меня пускать к себе не станете…

— У!!! Ты!!! Яд!!! — рявкнула на нее Юлович и — вспылившая, красная, кипящая — бурею вылетела из режиссерской.