Александр Амфитеатров - Сумерки божков

— Что-о-о? — вздымался обруганный «буржуй».

— Ничего, проехало. Подбирай, что упало.

— Берегись, любезный! Участок недалеко…

— А кулак у меня еще ближе.

— Городовой! городовой!

Но городовые к таким стычкам спешили очень медленными ногами и обыкновенно приходили к месту действия — лишь когда оскорбитель, все еще ругаясь, провалится, будто в трап театральный, в первые открытые ворота, чтобы переждать грозу в безопасном уголке темного двора.

— Оглох? Не слышишь? — бушевал перепуганный и обозленный обыватель.

А полициант медлительно и расчетливо лукавствовал:

— Виноват, ваше высокородие. Так что позволил себе думать, не мастеровые ли на смех зовут, промеж себя шутят…

— Ты не думать здесь поставлен, а за порядком наблюдать! Этак — тут резать будут, ты не услышишь?

— Храни Бог всякого, ваше высокородие. Как можно-с?! Опыт имеем.

Если оскорбленный жаловался околоточному или помощнику пристава, тот окидывал ленивого городового рассеянным взглядом:

— Вавиленко! Ты что же, скотина?! Смотри у меня!

— Вы, господин пристав, пожалуйста, не оставьте этого дела без внимания… Я не о себе хлопочу в данном случае: я слишком уважаю себя, чтобы обижаться на какого-нибудь босяка… Но вы сами понимаете: удобства публики… улица создана, я думаю, для всех…

— Взыщу-с. Будьте благонадежны. Не попущу-с. Взыщу-с.

Но и не взыскивал, и попускал. Полиция боялась трогать эту странную, одичалую нищету, которая сознала, что ей уже нечего больше терять и ни в каком новом житейском изменении ей хуже быть не может.

— Гуманничаем с чертями. По мордам надо бить подлецов! — кипятился молоденький, рыжеусый и красный, как наливное яблоко, приставок перед другим, пожилым, толстым, рослым, с угасшими, ко всему миру равнодушными глазами. А тот безразлично ухмылялся в седеющие усы и солидно возражал:

— Уж и гуманничаем… Такие слова в нашем с вами звании довольно странно даже помнить, не токмо что произносить.

— А ежели странно, то и бей по морде!

— А финского ножа в спину хотите?

— Помилуйте! — возмущался солидный господин в цилиндре, — подходит и говорит: «Господин, дайте десять копеек на ночлег…» Я ему натурально даю две копейки: согласитесь, не Крез [339] Крез (595–547 до н. э.) — последний царь Лидии, славившийся богатством и щедростью пожертвований. же я, чтобы раздавать по гривеннику всякому нищему, который просит… И что же? Он швырнул монету на мостовую. «Я, — говорит, — у вас на дело спрашиваю, а вы мне суете игрушку…» Две копейки — ему игрушка! Ведь это же — черт знает что такое! Это — последний разврат!

— Да, конечно… — и соглашался, и возражал господин в мягкой шляпе. — Но с другой стороны… строго говоря… в самом деле, что же он может сделать для себя на две копейки?

— Как что? как что? Еще, дальше просить! Не жалей спины-то! Покланяйся, попроси! Я — две копейки, другой — две копейки, четвертый, пятый… этак он не то что гривенник, — до рубля с публики наберет… Вы чему же изволите смеяться?

— Поклоны человеческие у вас уж очень дешево стоят. Оказывается по арифметике вашей, что — за гривенник-то благопотребный — ему — самое малое, что перед пятью прохожими унижаться придется…

— А, батюшка, за чем пойдешь, то и найдешь: такая подлая профессия!

В другой проходящей группе слышалось:

— Куда полиция смотрит? Этакое безобразие! И отчего это за границею босяка нет?

— Положим, что есть… только в глаза он не лезет.

— Да вот не лезет же! Стало быть, полиция хорошая, распорядительная, — умеет охранить обывателя от неприятности…

— Ну, знаете, тоже! Бывал я и в Берлине, и в Париже: Держиморды, в своем роде изряднейшие… не дай Бог! [266] Держиморда — полицейский из комедии Н.В. Гоголя «Ревизор», его имя стало нарицательным как олицетворение грубости и невежества.

— Там не то что полиция хорошая, а взаимопомощь рабочая очень развита. У нас при безработице либо болезни рабочему неоткуда медного гроша достать на пропитание, а Германия на предмет страхования против потери работоспособности отсыпает ежегодно по сто с лишком миллионов марок… какой же там может быть босяк?

— Извините, пожалуйста. Причем страхование? причем безработица и работа? Очень они хотят работать! Как же!.. Вон — Илья Семеныч, тоже вроде вас философ и филантроп наш известный, покровительствовал одному такому… как их теперь, дьяволов? бывшими людьми, что ли, называют?.. Отличное место ему нашел — лакеем к своему двоюродному брату. Так — что же вы думаете? Отблагодарил он Илью Семеныча? Как бы не так: обиделся… «Если, — говорит, — уж такая мне судьба, чтобы снимать с господ пальто, то я предпочитаю делать это не в передней, но в темном переулке…»

Прохожие сменялись прохожими, группы группами, людские волны волнами, и ни одна волна не проходила, чтобы не столкнуться с босяками и не замутиться сомнениями о них.

Барышня в барашковой шапочке.Откуда их столько сегодня у театра? Ужас! пройти нельзя.

Студент.Теперь всегда так, когда Берлога поет. Он, говорят, приучил. Очень много денег раздает им.

Барышня в фетровой шляпе.Зачем?

2-й студент.Сам был босяк… по сочувствию к страждущему человечеству.

Барышня в барашковой шапочке.А я, наоборот; слышала от одного верного человека, что Берлога совсем не такой бескорыстный, как о нем рассказывают.

3-й студент.Вся эта благотворительность его, о которой так много разговоров, одна грошовая реклама, а сам он в жизни своей — совершеннейший буржуй: именья покупает, дома строит, купоны стрижет…

Барышня в фетровой шляпе.Сплетни.

Студент.О домах и купонах не знаю-с, но что у нас на курсе пять человек его стипендиатов, в том могу вас уверить с совершенною определенностью.

Барышня в барашковой шапочке.Ах, что стипендиаты? стипендиаты не доказательство.

3-й студент.Может быть, это его дети незаконные?

Барышня в фетровой шляпе.Фу! что это!

3-й студент.Как будто не бывает!

Барышня в фетровой шляпе.Вот направление ума!

Студент.Хватили через борт, коллега: Берлога еще слишком молод, чтобы иметь детей в университете.

3-й студент.Да ведь я не серьезно… собственно, для смеха… так!

Барышня в фетровой шляпе.Вы — так, другой — так, третий — так… А, глядишь, по городу пошла гулять сплетня.

2-й студент.И вот вам образчик, как публика сочиняет историю своих больших людей!

Барышня в барашковой шапочке.Еще бы не было стипендиатов. Стипендиатов имеют и Морозовы, Овчинниковы, Трапезниковы. Это самый буржуазный способ филантропии. Мода. [267] Стипендиатов имеют и Морозовы, Овчинниковы, Трапезниковы. — Названы промышленники, занимавшиеся благотворительностью; Морозовы — владельцы хлопчатобумажных предприятий; Овчинниковы — владельцы золотых и серебряных вещей и церковной утвари; Трапезниковы — чайные магнаты. У кого же теперь нет стипендиатов?