Александр Амфитеатров - Сумерки божков

* * *

К Светлицкой, когда она проходила артистическим фойе, приблизился быстрыми шагами длинный-длинный, узкий-узкий, прямой-прямой, — что называется — с коломенскую версту, [332] Коломенская верста — поговорка, рожденная во времена царя Алексея Михайловича, приказавшего расставить по дороге к своему дворцу в селе Коломенском чересчур высокие верстовые столбы. В переносном значении — о людях высокого роста, верзилах. юноша, белокурый, кудрявый, быстроглазый, с какою-то победительною и радостною улыбкою на безусых алых губах, красиво и смело вырезанных крутою, будто бреттерскою, линией. Она сразу бросалась в глаза и в какой угодно толпе делала лицо это заметным и интересным. И Светлицкая вдвойне привычным, наблюдательным взглядом — внимательной артистки и развратной женщины — сразу же заметила и оценила — и эту линию, и молодецкую осанку юноши, и легкую, будто летучую, походку его, и победно-яркие карие глаза веселой хищной птицы.

«Ух какой белый орел!» — подумала она, сама сразу веселея.

А белый орел подлетел, переломился в поклоне, как складной аршин, и произнес в упор певице:

— Печенегов.

В густом голосе его смеялись веселые, дурашливые ноты той же молодой удали, что написана была в породистом, типически-дворянском, изящном лице, в стройном и гибком теле, облеченном в довольно потертый, визитный костюмчик, в смешно дыбящихся завитках волос, будто пронизанных лучом улыбнувшегося солнца.

Светлицкая измеряла незнакомца взором испытующим, но приятным: он ей нравился.

— Что вам угодно? — вызвала она на крашеные уста свои одну из самых приветливых и благосклонных своих улыбок. Их у нее было выделано множество. И пускались они в ход, словно звонки электрические, по безошибочно выскакивающим номерам.

Юноша вторично мотнул головою и прогудел шмелем:

— Моя фамилия — Печенегов. От кочевого народа седой древности. Осмелился прикочевать к вам.

— Очень приятно. Чем могу служить?

— Обладая некоторым баритоном, не будучи от природы глухонемым, хромым и безруким, а также сгорая пламенною страстью к искусству…

— Хотите учиться петь?

Бойкими искорками в смешливых глазах, радостным звуком густого голоса, талантиво-шутовскою интонацией, — будто он сам над своею удалецкою решимостью подтрунивал, а в то же время и верил в себя, как в хорошую живую шутку, которая сильнее всякого серьеза, — красивый Печенегов все больше и больше занимал Светлицкую. Навстречу бесконечно льющейся молодой жизнерадости нового знакомого она улыбалась теперь уже невольно и почти искренно. А Печенегов гудел:

— Долго колебался в выборе профессора. Но сегодня, слышав г-жу Наседкину, — эврика! Или С Ветлицкая, или никто!

— Это мне очень лестно, — произнесла Алексацдра Викентьевна уже с важностью. — Но я — должна сознаться откровенно: неохотно учу мужчин… Моя специальность — женские голоса.

Печенегов махнул солнечными завитками кудрей своих.

— Знаю.

— Отчего бы вам не обратиться к Броньи или Патошникову? Они специалисты.

— Или Светлицкая, или никто! — с пафосом повторил Печенегов.

Александра Викентьевна самодовольно потупилась, играя богатым веером из черных страусовых перьев.

— Притом, — позвольте прямой и щекотливый вопрос: средства у вас есть?

В красивом лице Печенегова не дрогнул ни один мускул, когда он отвечал серьезно и значительно:

— Против зубной боли — имею наследственный заговор от двоюродной бабушки. Помогает, хотя и не всегда.

— Вы — комик, однако? — рассмеялась певица. — Нет, оставим вашу бабушку в покое. Я спрашиваю о средствах, чтобы учиться, платить за уроки… Учиться пению вообще, знаете ли, недешевая забава, а я, предупреждаю вас, имею репутацию профессора дорогого.

Печенегов повесил голову.

— Нет, — произнес он сокрушенно и уныло, — кроме бабушкина, иных средств у меня нет.

— Вот видите, — как же быть-то?

— Я вам натурою отработаю, — решительно предложил Печенегов.

— То есть?!

Светлицкая даже слегка вспыхнула от неожиданности, боясь прочитать в ней оскорбительный задний смысл, скрытую дерзость. Но юноша пребыл ясен, как майское утро, и пересчитывал невозмутимо:

— Дрова колоть — согласен. Печи топить — согласен. Способен быть за швейцара и дворника. В качестве кухонного мужика, изряден. В качестве посыльного — незаменим. Не однажды выводил тараканов бурою. Полы натирать — не пробовал, но могу научиться. Но — или Светлицкая, или никто!

Светлицкая хохотала, пряча лицо в пушистые перья.

— Вы всегда такой веселый? — уже слегка кокетничала она из-за веера.

— Когда денег нет, всегда.

— А если есть?

— Мрачен. Терзаюсь заботами, куда бы их поскорее спустить.

— Ай-ай! Мотать и кутить-то вам как будто раненько? Который годок-то?

— Двадцать два.

— А прибавили себе сколько?

— Нет, верно, что двадцать два: я в маменьку, моложавый.

— Действительно, — ужас, какой молодой! Даже на девочку похож… Только, что длинный вырос!

— Вот и примите меня в класс за девочку, — хладнокровно посоветовал Печенегов.

Светлицкую опять немножко передернуло под белилами. Как все люди, много преступные и еще больше оклеветанные, она была болезненно чутка к намекам на пороки, которые приписывала ей городская сплетня, и в этом отношении выработала себе почти манию преследования.

Печенегов же рассказывал:

— Я на масляной для маскарада английскою мисс одевался. Так за мною толпы зевак ходили. Первый приз получил.

— А вы говорите по-английски? — с удовольствием спросила Светлицкая: она любила этот язык, по памяти от своей учительницы и благодетельницы, великой Н — и, которая заставила ее выучиться по-английски, потому что сама была американка.

— Yes! [333] Да! {англ.)

Печенегов заговорил быстро и с апломбом, двигая четвероугольным ртом, широко вращая выдвинутою вперед челюстью. Гортанные звуки, жующие, плюющие, чавкающие, летели, как из граммофона… Светлицкая слушала с круглыми глазами.

— Я ничего не понимаю.

— Aoh?! [334] О?! (англ.) — изумился Печенегов и залопотал еще бойчее и внушительнее.

Светлицкая пожимала плечами в недоумении.

— Что такое? Кто вас учил по-английски? Это — какое-то провинциальное наречие. Я хорошо знаю язык, но не в состоянии разобрать ни одного слова.

Печенегов виновато улыбнулся и сказал уже по-русски:

— В Кронштадте английские матросы убить меня хотели.

— За что?

— А вот за это самое. Слышат, будто по-английски, а понять не могут. Догадались наконец, что я их морочу… До ножей дошло…

Улыбка исчезла с лица Светлицкой, и круглые брови ее поднялись в серьезном движении удивления и любопытства: подражательный обман юноши поразил ее.