Жозеф Кессель - Экипаж. Лев. Лиссабонские любовники

— Я бы хотела… если это возможно… да… Я бы хотела поменять мой образ жизни в этой стране, — сказала Кэтлин. — Я бы хотела жить в одном из этих старых кварталов, не встречать никого из знакомых… они мне все так надоели, так надоели…

Жозе подмигнул Антуану, и его губы беззвучно образовали слово «тронутая».

Но Антуан сурово посмотрел на него и ответил Кэтлин:

— Я поговорю об этом с Марией.

— Ваша жена? — спросила Кэтлин.

Какая-то неясная веселость озарила на миг черты лица Антуана.

— Нет, — сказал он, — это мать Янки.

— Извините, я должна была бы обратить внимание, что вы не женаты, — сказала Кэтлин.

Она посмотрела на руку Антуана, где не было обручального кольца.

— Я был женат, — сказал Антуан, как если бы кто-то вынуждал его это сказать.

Он инстинктивно взял левую руку Кэтлин и провел пальцем по ее безымянному пальцу. Он ощутил там небольшую кольцеобразную впадину.

— И вы тоже, — сказал Антуан. — Причем это еще свежее, чем у меня…

У Марии было, можно сказать, прямо под рукой пристанище, которое подходило Кэтлин. Оно находилось в непосредственной близости, самый высокий этаж в старом доме, где долго жил один старый, очень богатый бразилец, любивший прошлое и простой народ Лиссабона. Он уехал незадолго перед этим, чтобы, как он говорил, умереть у себя на родине, и поручил Марии, к которой он питал большую дружбу, заботу сдавать его квартиру, пока не истек его арендный договор. После чего она должна была взять себе мебель или продать ее по своему усмотрению.

Таким образом Кэтлин смогла без промедления поселиться в просторной квартире, со стенами, отделанными столетней облицовочной плиткой, меблированной стульями и сундуками прошлого века, украшенной старинными люстрами, но по комфорту своему отвечающей всем требованиям настоящего времени.

Из квартиры лестница вела на поднимавшуюся уступами крышу, откуда поверх коричневых крыш и памятников Лиссабона открывался великолепный вид на поля и на реку Тежу. Там возникало чувство связанности с городом и небом.

Кэтлин проводила на этой террасе вечера и часть ночи. Она выходила из дома только на несколько часов днем. Янки Жозе сопровождал ее по лавочкам, и крошечным рынкам, находившимся по соседству с ее домом. Ей казалось, что покой и безопасность ограничивались пределами этого квартала.

Для помощи в домашнем хозяйстве и на кухне Мария направила к Кэтлин одну активную и любезную старушку. Объясняться им удавалось только с помощью жестов.

Эти новые условия существования невероятно нравились Кэтлин. Очень быстро они превратились у нее в привычки.

А Антуан охранял свои привычки.

Тем временем началась между ними странная игра, о которой они имели очень смутное представление.

Они не виделись. Как он, так и она боялись любого посягательства на свою уединенность, как он, так и она ненавидели больше всего возможность допустить кого-нибудь в свою внутреннюю жизнь. Но эта защита не была ни такой полной, ни такой эффективной, как они и полагали.

Они не могли все время управлять своими мыслями, тем более что их жизни как бы не находили своего применения. Они познали в том погребке, где пели «фадо», глубокое согласие и разделили удивление скрытой муки и наслаждения. Они часто вспоминали об этом. Их разделяли всего лишь несколько улиц, всего лишь несколько домов. Они были озабочены друг другом.

Антуан теперь уже не уходил так скоро от Марии, сразу же после окончания ужина. Он оставался там все время, пока она говорила о Кэтлин. Между тем для толстушки тема эта была новой и практически неисчерпаемой.

— Она как красивый ребенок, потерявшийся в жизни, — говорила Мария. — Она ничего не знает ни о вещах, ни о людях. И такая молодая, такая нежная, такая белая… Такой, как она, нужен хороший мужчина, навсегда. Так что теперь, когда она осталась без мужа, Пресвятая Мария, бедная душа…

Она снова и снова возвращалась к этой теме:

— Она боится — вот что я тебе говорю, Тонио. Взлетит птица, упадет листок, пошевельнется тень, а она уже вся застыла, смотрит своими зелеными глазами.

Антуан курил, ничего не говоря, как если бы ему не было никакого дела до этой болтовни.

Но сидел, не уходил.

А Кэтлин в свою очередь узнавала благодаря Янки Жозе про все профессии, про путешествия, Антуана, про его силу, его храбрость, его войну, о которых Жозе рассказывал, как о подвигах полубога. В такие минуты лицо молодой женщины, слушавшей другие рассказы мальчика с нескрываемым удовольствием, вдруг застывало и становилось как бы безразличным. А при этом, если Жозе случайно уходил, ни разу не произнеся имени своего героя, у Кэтлин оставалось какое-то чувство пустоты.

Когда Жозе однажды поведал Антуану о том, что он рассказывает о его приключениях, Антуан рассердился. Но на следующий вечер он вспомнил для Жозе новые истории из своей жизни.

Кэтлин принялась отправлять через Янки пирожные, шоколадные конфеты для Марии. А потом справлялась быстрым и нейтральным голосом, понравились ли они Антуану.

Ни Жозе, ни Мария ничего даже не подозревали об этой странной игре.

Но когда Мария оставалась одна, то, думая о них, она смеялась с пониманием и добротой всеми складками своего тела.

Однажды вечером, пробуя присланные Кэтлин сладости, вкус которых вызывал у нее слезы блаженства, Мария сказала Антуану:

— У нее, бедняжки, так мало развлечений, она совсем не выходит из дома по вечерам. Наш квартал — это не место для нее, а места, куда она с удовольствием пошла бы, они же ведь не для нас.

Антуан уже оплатил в пароходной компании билет до Венесуэлы на следующий месяц. А тут вдруг у него возникло ощущение неверия в то, что это путешествие состоится, потом чувство стыда. Он жалел об этих потраченных деньгах. На следующий день Антуан отправился с несколькими эскудо в казино «Эсторила» и — чего он никогда не делал — стал осторожно играть. Он остановился сразу же, как только выиграл сумму, которую он считал необходимой.

Кэтлин приняла приглашение Антуана с простотой, показавшейся Антуану после тех усилий и смущения, которых ему стоило его обращение, просто восхитительной. Молодая женщина лишь попросила его не выбирать какой-нибудь слишком известный ресторан Лиссабона или «Эсторил».

На какое-то мгновение контур челюстей Антуана стал более рельефным. «Ей стыдно показаться со мной на людях», — подумалось ему. Но зеленые глаза Кэтлин были полны блаженства, одновременно откровенного и скромного, и Антуану стало неловко от того, что он может приписывать ей такие низкие чувства.

Просто она, значит, не переносит ничего показного, не любит сутолоку. Должно быть, ей приятно общество только тех людей, кто ей нравится? Она, значит, похожа в этом на него.