Жозеф Кессель - Экипаж. Лев. Лиссабонские любовники

Никогда еще Антуан не испытывал подобного наплыва чувств, где было все: и жалость, и похожее на тягу к самопожертвованию стремление защищать. Самое сильное желание и самый сильный восторг слились в чувстве красоты, в чувстве ни на что не похожего блаженства.

«Я люблю ее, причем это я впервые люблю», — подумал Антуан.

В то же время он медленно отстранил Кэтлин. Еще раньше, чем оно достигло его сознания, воспоминание о том, что он когда-то уже произносил эти же слова, подталкивало его руку.

«А тогда, значит, другая… Анн… Значит, я не любил ее? — спрашивал себя Антуан со страшной ясностью. — Но тогда… я мог оставить ее жить… Я должен был оставить ее жить…»

Он услышал едва различимый голос:

— Вы совсем не любите меня? — спрашивала Кэтлин.

Антуан долго стоял, опустив голову, словно прислушиваясь к чему-то в собственной груди. Наконец он сказал, отчетливо произнося каждое слово:

— Ты единственная, кого я когда-нибудь любил. Только этого не должно быть. Я убийца. Я убил женщину. Мою жену.

Еще какое-то время они стояли, разделенные пространством, равным длине рук Антуана. Но Кэтлин тихонько заставила их согнуться и на этот раз медленно и совершенно сознательно прижалась к плечу Антуана. Несмотря на туман, ее глаза сияли, как зеленые светлячки.

Когда она заговорила, ее голос прозвучал как-то совершенно необычно, настолько слабо и настолько умиротворяюще, что могло показаться, будто Кэтлин засыпает:

— Если ты сделал это, значит, ты должен был это сделать. Я уверена в этом, и не мне тебя судить.

Только тут Антуан понял, что ему никогда в жизни не хотелось ничего так сильно, как услышать эти слова. Он прижал Кэтлин к себе, как будто хотел вжать ее в свой бок.

Они снова были рядом друг с другом и больше ничего не говорили.

Пароход плыл вверх по течению Тежу.

Антуан был уверен, что Мария и Янки Жозе не могли знать, что он провел ночь у Кэтлин. Однако на следующий день за обедом они его буквально затерзали.

Жозе спрашивал его без передышки о его поездке к маяку, и всякий раз Антуан отвечал с невероятным смущением. Любопытство Марии вначале казалось таким же живым, таким же настойчивым, как и любознательность ее сына, но оно, похоже, иссякло очень быстро.

— Ну все, хватит об этой прогулке, — крикнула она вдруг Жозе. — Как будто они были где-нибудь на краю света!

Загорелое лицо Антуана кирпичного цвета. Мария обо всем догадалась. Он ушел, не глядя ни на кого. Тем не менее сначала на улице, а потом на работе, когда он забыл даже о существовании Марии и Жозе, Антуан продолжал ощущать неловкость, испытывать чувство тревоги, и их тяжесть все возрастала и возрастала.

Антуан должен был ужинать у Кэтлин, но в конце рабочего дня, между двумя маршрутами, он остановил свое такси перед старинным особняком, где она жила, поднялся к ней и, не став объяснять причину, сообщил, что не выполнит этого уговора.

После окончания работы Антуан не поехал к Марии.

Он зашел в дешевый ресторанчик для бедняков и, не притронувшись ни к одному блюду, которые он заказал, выпил — чего он никогда не делал — багасеры.

Кэтлин дождалась Антуана около полуночи; щеки у него горели, зубы были сжаты. Она поцеловала его в волосы и вытерла пот, который выступил у него на лице из-за выпитого алкоголя и из-за тяжелой внутренней борьбы. От этого жеста губы Антуана немного задрожали, потом он разделся, принял душ и овладел Кэтлин в темноте.

Она уснула так быстро и так глубоко, что, казалось, ждала этого сна несколько лет. Антуан лежал в темноте с открытыми глазами. Он размышлял и мысль его — как всегда — была подозрительной, тяжелой, неблагоприятной для него самого.

Предыдущая ночь, самые разнообразные эмоции — восторг, нежность, гордость, чувственный голод — способствовали возникновению состояния благодати, которое мешало Антуану наблюдать за поведением Кэтлин сквозь призму физической любви. А в эту ночь все обстояло иначе. И Антуан спрашивал себя с беспокойством, с яростью, почему это распростертое около него тело то было инертным, оскорбительно пассивным, то содрогалось в конвульсиях от почти невыносимого удовольствия, но и в этом, и в другом случае оставалось абсолютно немым.

«Можно подумать, что я то противен ей, то она от меня без ума», — размышлял Антуан.

Он вспомнил других женщин, которым он был небезразличен. Ни одна из них не вела себя таким образом. Но это было раньше… перед тем, как он убил Анн. И Антуану все стало ясно.

«Она знает, что я убийца, — подумал он. — Вот почему… порок… Вот почему».

Тяжелая тоска, выходившая далеко за пределы настоящего момента, навалилась всем своим весом на Антуана. Накануне из-за тех слов, которые Кэтлин сказала ему на пароходе, он поверил, что вновь обрел нормальное человеческое состояние. А теперь он видел себя отброшенным в сторону от него еще дальше, чем раньше.

Он был отрезан от тех, кто не знал про совершенное им убийство ощущением, что он один носит в себе этот секрет. И в то же время он видел, что и с другими, теми, кто знал о его преступлении, он тоже не сможет найти общего языка, потому что у них в сердце навсегда останется недоверие к нему.

«Я же ведь прекрасно понимал, что это невозможно», — подумал Антуан.

И он почувствовал огромное желание к Кэтлин, которое прогнало все его мысли. Он овладел ею посреди ее сна.

Но когда они разомкнули свои объятия, Антуан снова вернулся к мучившим его думам.

Он встал, как только рассвело.

— Ты боишься увидеть меня при солнечном свете? — спросила Кэтлин, улыбаясь.

— Я объясню тебе в другой раз, — сказал Антуан.

Ее глаза были пусты, словно закрыты каким-то бельмом.

В последовавшие за этой ночью два дня он не позволил себе зайти к Кэтлин. А потом не удержался.

— Любовь моя, — простонала Кэтлин, открыв ему дверь. — Что произошло? Я так боялась. Я чувствовала себя так одиноко, так одиноко…

— А я чувствую себя больше всего одиноким как раз рядом с тобой, — сказал Антуан.

Она посмотрела на него долгим, почти сверхъестественно пристальным взглядом, полным понимания и сочувствия. Казалось, она сейчас скажет ему что-то очень важное. Но она только вытерла пот, выступивший на лице и висках Антуана.

Потом он возвращался каждую ночь.

В любом случае, в следующем месяце он уезжал в Венесуэлу.

С поднимавшейся уступами крыши благодаря узору огней угадывался неровный рельеф Лиссабона. Атмосфера была тяжелая, все звезды куда-то исчезли. Антуан курил сигареты одну за одной. Кэтлин лежала около него. Они ни о чем не говорили и едва шевелились. Казалось, что законом их отношений стали молчание и темнота.

Антуан думал о своем путешествии. Еще несколько недель… Он чувствовал, что ничто не сможет ему помешать. Он сказал об этом Кэтлин. Она ничего не ответила. Все было хорошо.