Сельма Оттилия Ловиса Лагерлеф - Чудеса Антихриста

— О, да! — отвечал он равнодушно.

— Разве тебе не нравится петь для меня? Разве тебе неприятно, что я считаю тебя самым благородным человеком в Сицилии? Разве ты не радовался, что мне понравился старый дворец? Почему же все это должно кончиться?

Он положил руку ей на плечо и произнес предостерегающе:

— Помни, что ты вышла замуж не за светского молодчика с Via Aetna в Катании!

— О, нет!

— Здесь у нас в горах другое обыкновение! Здесь жены во всем повинуются мужьям. И красивые фразы для нас ничего не значат! А если нам их захочется послушать, то мы прекрасно знаем, как их получить!

Она испугалась таких слов и бросилась перед ним на колени. Было уже темно, но из освещенной комнаты света падало достаточно, чтобы он мог видеть ее глаза. Сверкающие, как звезды, они с мольбой были обращены к нему.

— Сжалься! Ты не знаешь, как я люблю его!

Дон Ферранте засмеялся:

— С этого и надо было начать! А теперь ты рассердила меня!

Она продолжала стоять на коленях и смотреть на него.

— Это хорошо, — сказал он, — вперед ты будешь знать, как держать себя!

Она все еще не вставала с колен. Тогда он спросил:

— Должен я объявить ему об этом, или ты скажешь сама?

Донне Микаэле стало стыдно, что она так унижалась. Она поднялась и твердо ответила:

— Я сама скажу ему, но только в последний день. И ты должен не дать ему ничего заметить.

— Нет, я ничего не скажу ему, — отвечал он, подделываясь ей в тон. — Чем меньше стонов, тем лучше.

Но когда он ушел, донна Микаэла засмеялась над ним. Он думает, что может обращаться с ее отцом, как ему угодно. Она знает, кто ей поможет…

В соборе в Диаманте была чудотворная статуя Мадонны; история ее следующая:

В давние времена в пещере на Монте Киаро жил один святой отшельник. И однажды приснилось отшельнику, что в гавани Катании стоит судно, нагруженное священными изображениями, и одно среди них было такое святое, что одна страшно богатая англичанка хотела обменять его на вес золота. Проснувшись, отшельник сейчас же отправился в Катанию. Когда он пришел туда, он увидал, что сон его был вещий. В гавани стояло судно, нагруженное изображениями святых, и среди них находилось изображение Мадонны, которое было светлее, чем все другие. Тогда отшельник начал просить капитана не увозить изображение из Сицилии и подарить ему. Но капитан отказался исполнить его просьбу.

— Я отвезу его в Англию, — говорил он, — и англичанка купит его у меня на вес золота.

Отшельник снова начал настойчиво просить его. Наконец, капитан велел своим людям свести его на берег и поднять паруса, чтобы плыть дальше.

Казалось, что святое изображение уже потеряно для Сицилии, но отшельник на берегу опустился на колени и молил Бога не допустить до этого. И что же случилось? Судно не могло выйти из гавани.

Якорь был поднят, паруса распущены, ветер попутный, а судно три дня стояло неподвижно, точно высеченное из скалы. На третий день капитан взял изображение Мадонны и бросил его на берег отшельнику, который продолжал стоять на коленях. И в ту же минуту судно отчалило от берега. А отшельник отнес изображение на Монте Киаро, и оно теперь находится в Диаманте, в соборе, где у него своя часовня и алтарь.

Донна Микаэла отправилась к этому изображению Мадонны просить ее за отца.

Она прошла в часовню Мадонны, приютившуюся в темном углу храма. Все стены в ней были покрыты предметами, принесенными по обету — серебряными сердцами и картинами — дарами тех, кому помогла Мадонпа Диаманте.

Статуя была высечена из черного мрамора, и, когда Микаэла увидала ее в ее нише, такую высокую и темную и почти скрытую за золотой решеткой, ей показалось, что лицо Мадонны прекрасно и сияет милосердием. И сердце ее преисполнилось надежды.

Вот она, всемогущая Царица Небесная, добрая мать Мария, скорбящая, которой понятно всякое горе, — она не допустит, чтобы у нее отняли отца,

Здесь она сейчас же обретет помощь. Ей стоит только преклонить колена и поведать о своем горе, и черная Мадонна поможет ей.

Она была убеждена, что в то время, как она молится, дон Ферранте уже переменил свое решение. Когда она вернется домой, он выйдет ей навстречу и скажет, что ее отец останется с ней.

Прошло три недели.

Донна Микаэла вышла из летнего дворца, отправляясь к утренней мессе; но, прежде чем пойти в собор, она зашла в лавку донны Элизы купить восковую свечу. Было так рано, что она боялась, что лавка еще заперта; но она была отперта, и донна Микаэла радовалась, что она может принести что-нибудь в дар черной Мадонне.

Когда донна Микаэла вошла в лавку, там никого не было; она начала отворять и затворять дверь, чтобы звоном колокольчика вызвать донну Элизу в лавку. Наконец, кто-то вышел, но это была не донна Элиза, а молодой человек.

Этот юноша был Гаэтано, который понаслышке хорошо знал донну Микаэлу. Он так много слышал о ней, что боялся с ней встретиться, и, когда она приходила к донне Элизе, он всегда запирался в своей мастерской. А донна Микаэла знала о нем только то, что он скоро должен был уехать из Диаманте и целые дни вырезывал изображения святых, чтобы донне Элизе было что продавать в то время, пока он будет добывать богатства в Аргентине.

Увидя теперь Гаэтано, она нашла его таким прекрасным, что почти обрадовалась этому. Она чувствовала себя встревоженной, как преследуемое животное, но никакое горе в мире не могло помешать ей испытывать радость, когда она видела что-нибудь прекрасное.

Она спрашивала себя, где она могла видеть его раньше, и вдруг вспомнила, что это лицо она видела в великолепной картинной галерее ее отца в их дворце в Катании. Но там он был не в рабочей блузе; напротив, на нем была бархатная шляпа с длинным развевающимся белым пером и широкий кружевной воротник на бархатной одежде. Картина эта была написана великим художником Ван-Диком.

Донна Микаэла спросила у Гаэтано восковую свечу, и он начал искать ее. И тут случилось что-то странное: Гаэтано, знавший наизусть маленькую лавочку, вдруг оказался в ней совсем чужим. Он искал восковые свечи в ящиках с четками и в коробках с образками. Он ничего не мог найти и в нетерпении опрокидывал ящики и ломал коробки. Всюду царил беспорядок и разрушение, и донна Элиза была бы очень огорчена, если бы в эту минуту вошла в лавку.

Но донна Микаэла с удовольствием глядела, как он отбрасывал со лба густые кудри и как золотистые глаза его искрились, точно желтое вино, пронизанное лучами солнца. Ей служило большим утешением видеть такую красоту.

И донна Микаэла должна была извиниться перед благородным господином, которого написал великий Ван-Дик. Потому что она часто говорила ему:

— Ах, синьор, вы были очень прекрасны, но едва ли вы были так мрачны, бледны и печальны. И у вас не было таких огненных глаз, все это вложил в вас писавший вас художник. — Но, увидя Гаэтано, донна Микаэла нашла, что все это может быть соединено в одном лице и что художнику не пришлось прибавлять что-нибудь от себя. И поэтому она просила извинения у благородного господина.