Борис Виан - Сердцедёр

— Вручную дешевле, — сказал столяр. — Машины, они ведь в копеечку обходятся, а таких вот засранцев полным полно.

— Однако, строго тут с ними обходятся, — заметил Жакмор.

— Так вручную или на машине? — повторил столяр.

— Пожалуй, на машине.

— Ну да, как же иначе, — проворчал тот, — чтоб станок вконец износился...

— Завтра все должно быть готово, — сказал Жакмор. Вслед за этим, решив задобрить столяра, он сделал вид, что интересуется его работой.

— А что это вы такое мастерите? — спросил он.

— Кафедру, — ответил столяр, — для церкви.

Вид у него был гордый и в то же время смущенный. Говоря, он так и брызгал во все стороны слюной.

— Кафедру? — удивился Жакмор. Чтобы получше рассмотреть, он подошел ближе. Действительно, это была кафедра. С крышкой. Странная конструкция, таких Жакмор еще не видел.

— Я никогда не был в деревне, — объяснил он. — Знаете, в городах их делают как-то иначе, поэтому мне интересно посмотреть.

— В городах перестали верить в Бога, — сказал столяр и бросил на Жакмора злобный взгляд. В этот момент несчастный юнец уронил топор и шмякнулся носом прямо в ствол дуба, над которым трудился. Внезапно наступившая тишина поразила Жакмора. Он повернулся и подошел к мальчику. Столяр куда-то отлучился и принес старую консервную банку с водой. Он резким движением выплеснул ее парню на шею. Тот продолжал лежать. Тогда плотник снова сходил за водой. На этот раз ребенок глубоко вздохнул, и Жакмор, негодуя, хотел было ему помочь, но мальчик встал сам. И опять заходили вверх-вниз грязные слабенькие ручонки.

— Как грубо вы с ним обращаетесь! Он же еще совсем ребенок! Неужели не стыдно! — воскликнул Жакмор.

Удар в подбородок заставил его покачнуться, но он удержался на ногах, сделав несколько неверных шагов назад. Он осторожно ощупал челюсть: все цело, борода несколько смягчила удар. Столяр продолжал прерванную работу, как будто ничего особенного не произошло. Потом вдруг остановился.

— Приходи в воскресенье, посмотришь, все будет готово. Получится красивая кафедра, — сказал столяр и с ласковой гордостью провел рукой по гладкому белому дубу. Дерево, казалось, затрепетало от его прикосновения.

— Завтра твои кровати будут готовы, придешь за ними к пяти, — добавил он.

— Хорошо, — ответил Жакмор.

Стук молотков возобновился, запах клея усилился. Жакмор в последний раз взглянул на подмастерье, пожал плечами и вышел на совершенно пустую и тихую улицу. Он шел по дороге к дому. Когда он проходил мимо, шторы в окнах легонько вздрагивали. Весело напевая, на улицу вышла маленькая девочка. Она несла огромный, с нее ростом, эмалированный кувшин. На обратном пути ей, поди, петь не захочется.

Анжель и Жакмор сидели в прохладном большом холле. Служанка сновала туда-сюда, готовила напитки. Она поставила перед ними поднос со стаканами и кувшином. Окна и дверь были открыты в сад. В комнату то и дело залетала какая-нибудь мошка и в тишине раздавалось ее жужжание. Все вокруг отдыхало.

Жакмор начал первым:

— Кроватки будут готовы сегодня к пяти часам.

— Тогда они уже готовы, — сказал Анжель, — ведь речь шла, несомненно, о пяти часах утра.

— Вы так думаете? Тогда, конечно, готовы, — ответил Жакмор. Они молча выпили. После некоторых колебаний Жакмор решился нарушить молчание:

— Мне не хотелось бы говорить о том, что для вас, разумеется, отнюдь не ново, да и наверняка неприятно, но то, что я вчера увидел в деревне, меня просто потрясло. Странные у вас тут люди.

— Вы так думаете? — спросил Анжель. Говорил он сдержанно-любезно, но в его тоне слышался эдакий ленивый интерес. Жакмор, почувствовав это, решил поскорее закругляться.

— Да, я так думаю. Но, мне кажется, я смогу понять их образ мыслей, когда поближе с ними познакомлюсь. В общем-то, окажись я в каком угодно месте, везде найдется повод для удивления. Я ведь человек свежий, свежее не бывает.

— Наверное, — рассеянно отозвался Анжель.

Птица стрелой пронеслась мимо окна. Жакмор проводил ее взглядом.

— Вы, конечно, не захотите, чтобы я вас подверг психоанализу? — спросил он, резко меняя тему разговора.

— Нет, конечно, — ответил Анжель, — и потом, я никакого интереса для вас не представляю. Я сам заинтересованное лицо, а это дело другое.

— И чем же вы заинтересованы? — спросил Жакмор, делая отчаянные усилия, чтобы поддерживать разговор.

— Всем и ничем. Жизнью. Я люблю жить.

— Везет же вам, — пробормотал Жакмор. Он залпом допил свой стакан. — Отличное вино. Можно еще?

— Конечно, конечно, не стесняйтесь, пожалуйста, будьте как дома, — сказал Анжель.

Вновь воцарилась тишина.

— Пойду проведаю вашу жену, ей, должно быть, скучно одной, — проговорил Жакмор, вставая.

— Да, да, разумеется. Потом заходите за мной. За кроватками поедем вместе на машине.

— Я скоро вернусь, — ответил Жакмор, вышел из комнаты и направился к лестнице.

Он тихонько постучал в дверь Клементины и услышал в ответ «Войдите!». В кровати Клементины лежала сама Клементина и трое младенцев. Один у левого бока и двое у правого.

— Это я, — сказал Жакмор. — Зашел узнать, не нужно ли вам чего-нибудь?

— Нет, ничего. Кроватки скоро будут готовы?

— Думаю, уже готовы, — ответил Жакмор.

— Какие они? — спросила Клементина.

— Гм... Мне кажется, он решил их сделать не совсем так, как вы просили; одну, трехместную, два места вдоль и одно поперек...

— А вторую, побольше?

— Я ему говорил, но... — осторожно ответил Жакмор, не вдаваясь в подробности.

Немного подумав, Клементина спросила:

— Вы хорошо устроились?

— Все отлично, — заверил Жакмор.

— Значит, вы ни в чем не нуждаетесь?

— Совершенно ни в чем.

В это время один из пачкунов беспокойно задвигался, было видно, что ему не по себе. Потом в его животе заворчало, будто что-то скатилось вниз, и обезьянья мордочка разгладилась.

Клементина нежно заулыбалась и похлопала его по животику.

— Ничего, ничего, слегка кольнуло моего птенчика, — сказала она. Тут и второй захныкал. Клементина взглянула на часы.

— Пора кормить.

— Ухожу, ухожу, — прошептал Жакмор и тихонько вышел.

Клементина схватила младенца на руки и стала рассматривать. Это был Ноэль. Его рот растянулся до ушей, но он не плакал, а как-то дрожаще поскрипывал. Она быстро положила его и освободила грудь, потом снова взяла и поднесла к соску. Тот учащенно, чуть не задыхаясь, задышал. Тогда она быстрым движением отодвинула его от груди. Струйка молока брызнула, и, не попав в рот, скатилась по упругой коже. Ноэль, придя в неистовство от этого, заорал. Клементина вновь поднесла его к груди, и он, еще продолжая попискивать, стал жадно пить. Она опять отняла у него сосок.