Геннадий Ананьев - Орлий клёкот: Роман в двух томах. Том второй

Что тут ответить? Председательствующий без замедления объявил, кто выступает следующий.

И пошло-поехало: кто стыдил комсомольцев Скарзова и Охлябина, кто обвинял Богусловского в том, что тот наверняка приукрасил события и безобидную какую-нибудь шутку переиначил; но тут же поднимался оппонент и с пеной у рта доказывал, как честен и правдив Иван Богусловский, короче говоря, собрание закрутилось вокруг одного вопроса — кому больше верить, а это вполне устраивало лейтенанта Чмыхова, который заметно ободрился.

Устраивало это и майора Киприянова. Он уже видел, как все спустить на тормозах, без лишнего шума, чтоб не вынесен был сор из избы.

И будто подглядел мысли майора Киприянова Чмыхов, когда сразу после собрания, которое прошло в общем-то пустопорожней перепалкой, на вопрос: «Что у вас тут творится?» ответил:

— Не поделили верховодство. Рядовой Богусловский вон из каких, хочет быть уважаемым, Лодочников тоже из семьи адвоката. Известного, наверное, в Москве…

— Наверное? Или — точно?

— Не могу знать. Я приглашал их для личных бесед, рекомендовал помириться, но…

— Иного и ожидать было нельзя. Чтобы вести откровенный разговор с подчиненными, надо их знать досконально. Вот эту свою недоработку учтите.

Так вот и увел майор Киприянов разговор о слупившемся в узкий отвилок. В тупиковый. И это вполне устраивало обоих политработников, ибо все сводилось к малому просчету, а не крупному проколу. Особенно был доволен Чмыхов, ожидавший крепкой взбучки. Ликовала его душа от незлобливой и постепенно вообще переходившей на доверительный тон беседы.

А в то самое время, когда офицеры перебирали весь личный состав заставы, раскладывая пограничников как бы на две колоды (одна за Лодочникова и почему за него, другая за Богусловского и тоже почему) — в то самое время устраивались на ночлег в незаметной пещерке, где обычно коротали ночь отец Абдумейирима и он сам перед переходом через границу, посланцы Мейиримбека. На этот раз их было трое и они едва втиснулись в каменный мешок.

Но почему трое? Отчего же, так старательно скрываемая тропа вдруг по воле бека стала всем известной? Нет, конечно. Не так глуп Мейиримбек, ничем он не поступится, а тем более такой драгоценной тропой, которая не только нужна для выполнения задуманного, но не меньше пригодится и в будущем. Ведомо беку: знает один — тайна; знают двое — знают все. Ну, а если знают все, вполне могут узнать и советские кокаскеры. Потому-то бек позвал к себе ночью, накануне выхода в горы, — Абдумейирима. Тайно позвал. Сам лично подошел к рабу, когда тот поливал в саду розы, и назначил время встречи. В той самой боковушке, в которой уже бывал Абдумейирим в ночь разговения жертвенным барашком.

Вначале Абдумейирима испугало это приглашение (он еще хорошо помнил избиение, после которого едва выжил), но, поразмыслив, заключил, что не станет бек делать дурное у себя в доме. Для этого у него найдется много других мест. Страх отступил. Абдумейирим спокойно закончил свою работу, но домой не пошел, решив дождаться темноты в упрятанном меж деревьев сарайчике, где хранились кетмени, вилы, секиры, ведра и лейки для поливания, всякая другая нужная садоводу мелочь. И чуть было не заснул в спокойной тиши, но вовремя спохватился и поспешил к дому, отмахиваясь от вдруг нахлынувшего предчувствия чего-то таинственно-страшного.

Не сразу оно, это предчувствие, улетучилось после того, как вошел он в полутемную комнатку, где, как и в тот раз, стоял столик, уставленный яствами, многие из которых он знал только по названиям. Попереминавшись с ноги на ногу какое-то время у двери, он все же рискнул снять галоши с ичигов и, стерев с них рукавом халата пыль, прошел робко по толстому ковру в угол комнаты и опустился на корточки.

Ждал долго, борясь с душевным неспокойствием, ибо пугался самой только мысли, что бек заметит его боязливость и не поручит того, что намеревается поручить. Кому нужны трусы! Хозяин уважает бесстрашных слуг, покорных, но сильных и уверенных в себе. А ему, еще молодому, надоела садовая работа, надоели презрительные взгляды тех, кого бек приблизил к себе — Абдумейирим сам хотел быть среди приближенных бека, а лучше вместо них. Он готов был сделать все, что повелит хозяин, лишь бы обрести его милость.

А для бека, как рассудил Абдумейирим, такая милость еще и выгодна: кто кроме него, Абдумейирима, знает тайную тропу? То-то. Проведет он по ней и сына, передаст ему тайну, гарантию жизни до преклонных лет, потому что человек, знающий тропу, всегда нужен могущественным. Уйдет из жизни бек, появится его наследник, а дела-то останутся прежними, жизнь не изменится.

Так убеждал себя Абдумейирим, наполняясь уважительностью к себе.

Через несколько же минут, когда вошел через внутреннюю резную дверь в комнату бек, когда евнух полил им на руки воду из кумгана, когда выпито было по пиалушке чая и когда бек заговорил, наконец, о деле, Абдумейирим действительно зауважал себя.

«— Ты поведешь своей тропой моих телохранителей. Обоих. Не возражай, — поднял палец бек. — Не забывайся. Не считай, что я безмозглый. Проведешь их в пещеру, пусть идут к Кулу, а когда вернутся, оставишь их там. Навсегда. Вот тебе наган. Здесь хватит патронов. Полный барабан. Когда вернешься, получишь землю, получишь рабов. Тропа останется твоей. И моей. Все. Теперь ешь досыта, чего Аллах послал. На рассвете выходите. Все нужное у тебя уже в доме».

Вклинилась заботливая мысль: как восприняли появление кошмы сын и жена, жалко их стало, но радость за свое будущее, за доверие, ему оказанное беком, гордость за себя тут же вытеснили все наносное, не гармонирующее с его нынешним настроением.

Вернулся он домой гордым и радостным, и жена, встревоженная его долгим отсутствием и появлением кошмы, даже изумилась, увидев его преображенным, совсем не таким, каким он бывал обычно: угнетенным думами и заботами и вечно испуганным.

Не стал Абдумейирим рассказывать жене про обещание бека, лишь бросил фразу надежды:

«— Вернусь, по-другому заживем…»

А сам воображал уже, какой просторный построит он себе дом, каким обсадит виноградником, воды для которого хватит в большом и глубоком хаузе, где так приятно будет совершать еще и омовение, славя Аллаха за его доброту.

С нетерпением ждал Абдумейирим урочного часа, а когда он все же пришел, весело и прытко повел телохранителей бека в горы и со злорадством наблюдал за ними, как они, отвыкшие уже от гор, быстро уставали и боялись отстать. Обливаясь потом, тащили вслед за ним, теперь их начальником, свои ожиревшие под бековским крылышком животы и зады.

«Давайте, давайте… Меньше пира останется, скорей пуля печенку достанет…»