Геннадий Ананьев - Орлий клёкот: Роман в двух томах. Том второй

И он, Кокаскеров, действительно увидел и прочитал арабскую вязь. Всего несколько слов: «Так будет и с тобой, упрямец, если не склонишь голову перед Аллахом».

«Склоню! — едва сдерживаясь, чтобы не крикнуть это во весь голос, вел Кокаскеров гневный диалог с ненавистным дядей: — Склоню, если тебе этого хочется. Только ты, вонючий бурдюк, забыл: к одному дереву две лошади не привязывают… Ты узнаешь, дядюшка, силу склоненной моей головы!»

У него уже рождался ответ беку: «Вы убедили меня. Лучше быть вашим наследником, чем гнить в земле». Ответ этот он тайно вручит задержанному, а его самого передаст погранкомиссару.

«Поддержут ли теперь? Скажут: нужно было бы раньше думать, ослушаться даже отца… Сейчас одна надежда — Владлен Михайлович. Он пошлет и поддержит».

И тут впервые после того, как отправил Ивана в отряд, он вспомнил о нем. Со стыдом вспомнил. Со стыдом за то, что не уберег сына друга своего от беды. Не представлял даже себе, как будет смотреть в глаза Владлену Михайловичу. Ступня обморожена так сильно (Кокаскеров не первый раз видел такое), что возможна ампутация.

Совсем иначе был настроен сам пострадавший. Боль почти совершенно прошла, и теперь он, обессиленный ею, наслаждался покоем. Тулупы, в которые он был укутан, уютно пахли овчиной, тепло разморило, и сон начал овладевать Иваном, хотя вертолет шумел во всю свою мощь и, к тому же, его основательно потряхивало на воздушных волнах, какие в горах и предгорьях не редкость.

Заснул Иван крепко. Не слышал он ни посадки, не чувствовал, как перенесли его в санитарную машину, а потом из нее — в палату; он проспал добрых шестьсот минут, по определению солдатского юмора, чем вызвал одновременно и успокоенность отрядного врача капитана Люлюки и озабоченность.

«Не шок ли?»

Капитан уже несколько раз приходил в палату и сидел у изголовья спящего, а когда жизнь санчасти требовала его присутствия в иных местах, уходя, он обязательно поднимал осторожно одеяло и, глядя на сморщенную, почти черную ступню, сокрушенно качал головой.

«Да-а-а… дела…»

Обморожение сильное, но как виделось врачу, обратимое. Конечно, больному предстоит долгое лечение, но в конце концов появится вместо мертво-черной новая кожа, вначале беспомощно-розовая, и тогда останется лишь ждать терпеливо, пока она огрубеет и позволительно будет надевать обувь. Такой исход подсказывала врачебная практика капитана Люлюки. Он уже приготовил все нужные лекарства и теперь только ожидал, когда проснется больной, беспокоясь лишь о столь долгом его сне.

«Может, нашатыря дать понюхать?»

Но все обошлось, Иван проснулся, когда подошло время, а капитан начал привычное по такому случаю лечение, и только через день он забеспокоился основательно: нога Ивана Богусловского начала краснеть и пухнуть выше обмороженной черноты, и час от часу врачу становилось все ясней, что начинается газовая гангрена.

Этот диагноз испугал врача еще и потому, что в отряде ждали приезда генерала Богусловского, которому конечно же придется докладывать о состоянии здоровья его сына, а о плохом докладывать всегда плохо, виноватым себя чувствуешь, хотя и не причем. Только генерал — есть генерал. Станет он тебе вникать в детали. Ему ясно одно, что за здоровье бойцов несет прямую ответственность медицинская служба, вот и спросит по всей строгости с нее. Не миновать взбучки.

Но, как говорится, голь на выдумки хитра. Решил капитан опередить события и спешно отправить больного в госпиталь, где есть условия для лечения гангрены. Тем более что оперативность вполне можно засчитать в плюс.

«А повидаться с сыном? Генерал сможет всегда, когда захочет».

Капитан Люлюка тут же позвонил начальнику отряда, испрашивая добро отправить Богусловского вертолетом в армейский госпиталь, к помощи которого они прибегали не единожды, ибо он находился намного ближе своего, окружного, и был, к тому же, более современно оборудован.

— Я сам, товарищ, полковник, повезу. Сам сдам больного.

— Не только сдайте. Оставайтесь там, пока не пойдет дело у Ивана, — поправился, — у рядового Богусловского на улучшение.

Сподручно это капитану. Свой, пограничный, глаз не помешает, хотя уход и лечение в госпитале, как считалось, были вполне на уровне. Значит, не это главное. Главное для капитана то, что избежит он встречи с разгневанным отцом, которая может иметь, по его представлению, самые недобрые последствия.

Заблуждался капитан Люлюка. Весьма заблуждался. Не из грязи в князи вышел Богусловский, оттого и не мог поступить так, как поступали многие, обличенные властью. Да, когда ему доложили о случившемся, он нахмурился. Да, он даже сжал кулаки и придавил ими зеленое сукно стола, но упрек генеральский последовал не в адрес командиров, что, дескать, такие-сякие, куда смотрели, отчего не уберегли солдата, а Ивана, сына своего, упрекнул Владлен Михайлович:

— Как же это он обмишулился?

— Начальник отряда сейчас в крепости. После встречи с вами он собирается лично разобраться в случившемся. Возможно и вы… — услужливо высказал свой совет подполковник Томило.

— Нам с ним и без того много дел. А на заставу, как положено, пошлите кого-нибудь.

— Там сейчас начальник политотдела.

— Вот-вот. Пусть разберется и доложит. А к сыну я поеду, когда завершим неотложное на границе. На Алай вылетаем немедленно. Вот только позвоню домой. Бабушка, думаю, сразу понесется к внуку.

До заставы уже дошло, что у рядового Богусловского гангрена и, стало быть, дело принимает паршивый оборот. Тут, как говорится, и схлопотать можно на полную катушку. Вот и объединили усилия майор Киприянов, старший лейтенант Абрамов и лейтенант Чмыхов, поворачивая так дело, будто все случилось по вине самого Богусловского и, что особенно важно, по вине старшего наряда, который проявил явную невнимательность к младшему.

Нет, офицеры ничего сокровенного друг другу не говорили, просто интерес каждого совпал с интересом всех, а уж старательность, великую озабоченность, стремление проникнуть во все детали продемонстрировать можно. Выпятить напоказ не так уж и трудно. Пошли беседы за беседами. Особенно долгой и упрямой оказалась одна из бесед с сержантом Буюклы.

— Вы проверяли экипировку наряда? — вопрошал майор Киприянов.

— Никак нет. По тревоге же подняли…

— Инструкция четко определяет обязанности старшего наряда, не оговаривая никаких исключений, — вмешался старший лейтенант Абрамов. — А у вас, как мне помнится, пятерка.

— Вот-вот, — будто обрадовался поддержке майор Киприянов: — Знания, выходит, не подкрепленные делом. Халатность, стало быть. Я даже бы уточнил: преступная халатность. Вдумайтесь, товарищи, каковы последствия халатности и вы согласитесь с моей оценкой.