Александр Дюма - А. Дюма. Собрание сочинений. Том 23. Графиня де Шарни. Часть. 4,5,6

Как и говорил Жильбер, шансы монархии и народа сравнялись; оставалось узнать, кто выиграет решающую партию.

Мы уже видели, как, захваченный этими мыслями — ни одна из которых, впрочем, не заставила его замедлить шаг, — наш приятель Анж Питу, одетый в неизменную форму командующего национальной гвардией Арамона, пришел на Марсово поле со стороны моста Людовика XV по улице Гренель как раз вовремя, чтобы не дать сбросить Бийо в реку вместе с мертвецами.

С другой стороны, читатели помнят, как Жильбер, будучи у короля, получил записку без подписи и узнал почерк Калиостро; в ней были такие слова:

"Оставь же этих двух обреченных людей, которых еще называют смеха ради королем и королевой, и сейчас же отправляйся в госпиталь Гро-Кайу; там ты найдешь умирающего, менее безнадежного, чем они; возможно, тебе удастся его спасти; этих же двоих ты не спасешь, а вот они увлекут тебя за собой в бездну!"

Как только он узнал от г-жи Кампан, что королева, оставившая его и попросившая подождать ее возвращения, задерживается и отпускает его, Жильбер сейчас же вышел из Тюильри и отправился почти тою же дорогой, что Питу; он прошел через Марсово поле, вошел в госпиталь Гро-Кайу и в сопровождении двух санитаров с фонарями стал осматривать койку за койкой, матрац за матрацем, палаты, коридоры, вестибюли и даже двор, пока чей-то голос не позвал его к умирающему.

Как мы уже знаем, этот голос принадлежал Питу, а умирающим оказался Бийо.

Мы рассказали о том, в каком состоянии Жильбер нашел достойного фермера и каковы были шансы за и против того, что он выживет; причем вторые, несомненно, одержали бы верх над первыми, если бы раненый имел дело с менее опытным врачом, нежели доктор Жильбер.

Доктор Реналь считал своим долгом предупредить двух человек о безнадежном состоянии г-жи Бийо. Один из них, как видят читатели, лежал в постели в состоянии, близком к смерти: это был муж; итак, дочь была единственным человеком, кто мог бы приехать посидеть возле умирающей в последние ее минуты.

Необходимо было дать знать Катрин, в каком положении находилась ее мать, да и отец тоже, но где искать Катрин?

Было лишь одно возможное средство: обратиться к графу де Шарни.

Питу был так ласково, так доброжелательно принят графиней в тот день, когда по просьбе Жильбера он вез к ней ее сына, что он без малейшего колебания вызвался зайти к ней на улицу Кок-Эрон за адресом Катрин, хотя время уже было позднее.

Часы на башне Военной школы пробили половину двенадцатого, когда, кончив перевязку, Жильбер и Питу ушли от Бийо.

Жильбер поручил раненого заботам санитаров; он сделал все, что было в его силах, теперь оставалось положиться на природу.

Впрочем, Жильбер обещал зайти на следующий день.

Вместе с Питу он сел в свою карету, ожидавшую у дверей госпиталя, и приказал ехать на улицу Кок-Эрон.

Во всем квартале не было ни огонька.

Питу звонил в дверь уже около четверти часа и собрался было взяться за молоток, как вдруг услышал скрип, но не входной двери, а двери из каморки привратника; хриплый недовольный голос нетерпеливо спросил:

— Кто там?

— Я, — отвечал Питу.

— Кто вы?

— A-а, верно… Анж Питу, капитан национальной гвардии.

— Анж Питу?.. Не знаю такого!

— Капитан национальной гвардии!

— Капитан… — повторил привратник, — капитан…

— Капитан! — еще раз проговорил Питу, напирая на свое звание, звучавшее, как он знал, довольно внушительно.

И действительно, в те времена национальная гвардия имела, по крайней мере, не меньшее значение, чем прежде армия, и привратник мог подумать, что имеет дело с одним из адъютантов Лафайета.

Вот почему он несколько смягчился, но, по-прежнему не отпирая, а только подойдя поближе, спросил:

— Так что вам угодно, господин капитан?

— Я хочу поговорить с графом де Шарни.

— Его здесь нет.

— Тогда — с графиней.

— Ее тоже нет.

— Где же они?

— Нынче утром уехали.

— Куда?

— В свое поместье Бурсонн.

— Ах, дьявол! — словно говоря сам с собою, воскликнул Питу. — Должно быть, именно их я встретил в Даммартене; верно, это они проехали в почтовой карете… Если б я знал!..

Однако Питу знать это было не дано, и он упустил графа с графиней.

— Друг мой! — вмешался в разговор доктор. — Не могли бы вы в отсутствие своих хозяев ответить нам на один вопрос?

— Ах, простите, сударь, — спохватился привратник, привыкший иметь дело с аристократами и по голосу признавший в говорившем важного господина, — так вежливо и ласково тот к нему обращался.

Отворив дверь, старик вышел в кальсонах и с бумажным колпаком в руке "за приказаниями", как принято говорить на языке лакеев, и подошел к дверце кареты.

— О чем угодно узнать господину? — спросил привратник.

— Знаете ли вы, друг мой, девушку, о которой заботятся господин граф и госпожа графиня?

— Мадемуазель Катрин?

— Совершенно верно! — подтвердил Жильбер.

— Да, сударь… Господин граф и госпожа графиня дважды навещали ее и частенько посылали меня к ней справиться, не нужно ли ей чего. Бедная девушка! Хотя мне показалось, что ни она, ни ее мальчик-сиротка не очень богаты, она всегда отвечает, что ей ничего не нужно.

При слове "сиротка" Питу не сдержался и горестно вздохнул.

— Дело в том, друг мой, что отец бедняжки Катрин был сегодня ранен на Марсовом поле, — продолжал Жильбер, — а ее мать, госпожа Бийо, умирает в Виллер-Котре; нам необходимо сообщить ей эти печальные новости. Не дадите ли вы ее адрес?

— Ах, бедная девочка! Помоги ей, Боже! Она ведь и так несчастна! Она проживает в Вильд’Авре, сударь, на главной улице… Номера дома назвать вам не могу, дом стоит напротив фонтана.

— Этого достаточно, — заметил Питу, — я ее найду.

— Благодарю вас, друг мой, — сказал Жильбер, вложив привратнику в руку экю в шесть ливров.

— Напрасно вы это, сударь, — ответил старик, — мы, слава Богу, христиане и должны друг другу помогать.

Поклонившись доктору, он ушел в свою каморку.

— Ну что? — спросил Жильбер.

— Я отправляюсь в Вильд’Авре, — отвечал Питу.

Питу всегда был легок на подъем.

— А дорогу ты знаешь? — продолжал доктор.

— Нет, но вы мне ее укажете.

— У тебя золотое сердце и стальные икры! — рассмеялся Жильбер. — Но тебе необходимо отдохнуть. Ты отправишься завтра утром.

— Но если дело не терпит отлагательства?

— Спешки нет ни там, ни здесь, — заметил доктор, — состояние Бийо серьезно, но, если не случится ничего непредвиденного, он будет жить. А мамаша Бийо еще протянет дней десять-двенадцать.

— Ах, господин доктор, как ее уложили третьего дня, так она больше и не говорила, не шевелилась; только в глазах еще теплится жизнь.