Александр Дюма - А. Дюма. Собрание сочинений. Том 20. Ожерелье королевы

— Я вам не запрещаю оправдываться, — с достоинством ответила королева, — но все, что вы скажете, набросило бы тень на мою любовь и уважение к моей стране и семье. Вы можете оправдываться, только нанеся мне оскорбление, господин кардинал. Но не будем дотрагиваться до этого еще не совсем погасшего огня: он может обжечь пальцы вам или мне. Видеть вас в новом свете, услужливым, почтительным, преданным…

— … до самой смерти, — вставил кардинал.

— В добрый час. Однако, — сказала Мария Антуанетта с улыбкой, — пока дело идет не о смерти, а только о разорении. Вы мне преданы до того, что способны разориться, господин кардинал? Это красиво, даже весьма красиво. К счастью, я все устроила. Вы и останетесь в живых, и не будете разорены, если только не разоритесь, как рассказывают, по собственной воле.

— Ваше величество…

— Это ваше дело. Но все же по-дружески — так как мы теперь добрые друзья, — я дам вам совет: будьте бережливы — это пастырская добродетель. Король будет больше любить вас бережливым, чем расточительным.

— Я сделаюсь скупым, чтобы угодить вашему величеству.

— Король, — сказала с деликатным намеком королева, — не любит также и скупых.

— Я буду таким, как угодно вашему величеству, — прервал королеву кардинал с почти нескрываемой страстью.

— Так я говорила вам, — резко оборвала его королева, — что вы не разоритесь из-за меня. Вы поручились за меня, я благодарна вам за это, но я имею возможность расплатиться сама. Поэтому не беспокойтесь больше об этом деле, которое начиная с первого взноса будет касаться только меня одной.

— Чтобы совершенно покончить с этим делом, ваше величество, — сказал кардинал с низким поклоном, — мне остается только вручить вашему величеству ожерелье.

И с этими словами он достал из кармана футляр и подал его королеве.

Она даже не взглянула на ожерелье, что как раз ясно говорило о страстном желании поскорее полюбоваться им, и, вся дрожа от радости, положила футляр на шифоньерку у себя под рукой.

Кардинал попытался обратиться к ней с несколькими любезными фразами, которые были приняты очень милостиво, и затем вернулся к тому, что сказала королева насчет их примирения.

Но так как она дала себе слово не смотреть на бриллианты в присутствии кардинала и вместе с тем горела желанием их увидеть, то слушала его уже рассеянно. Так же рассеянно она протянула ему руку, которую он с нескрываемым восторгом поцеловал. Затем он откланялся, опасаясь стеснить ее своим присутствием, и это ее крайне обрадовало. Обычный друг никогда не стесняет; тот, к кому равнодушны, стесняет еще меньше.

Так прошла эта встреча, от которой затянулись все сердечные раны кардинала. Он вышел от королевы воодушевленный, опьяненный надеждой и готовый засвидетельствовать г-же де Ламотт безграничную признательность за переговоры, которые она столь счастливо привела к благополучному окончанию.

Жанна ожидала кардинала в его карете, в ста шагах перед заставой; там она приняла пылкие заверения в дружбе.

— Ну, — сказала она после первого взрыва благодарности, — кем вы будете: Ришелье или Мазарини? Что посулила вам австрийская губа: удовлетворение вашего честолюбия или нежного чувства? Во что вы бросаетесь — в политику или любовную интригу?

— Не смейтесь, милая графиня, — сказал принц. — Я схожу с ума от счастья.

— Уже!

— Помогите мне, и через три недели министерство будет в моих руках.

— Проклятье! Через три? Как это долго! Срок первой уплаты через две недели.

— О! Удачи не приходят поодиночке. У королевы есть деньги, она заплатит сама. У меня останется только заслуга моего намерения. Это слишком мало, графиня, клянусь честью, слишком мало. Бог мне свидетель, что я охотно бы заплатил за это примирение пятьсот тысяч ливров!

— Будьте спокойны, — прервала его с улыбкой графиня, — у вас будет и эта заслуга помимо прочих. Вы очень хотели бы этого?

— Сознаюсь, что предпочел бы заплатить; королева, став моей должницей…

— Монсеньер, я предчувствую, что вы насладитесь этим удовольствием. Вы готовы к уплате?

— Я велел продать мои последние земли и заложил мои доходы и бенефиции на будущий год.

— Значит, у вас есть пятьсот тысяч ливров?

— Да; но после этого взноса я уже не буду знать, что делать.

— После этого взноса, — воскликнула Жанна, — мы можем быть спокойны целых три месяца! А за это время столько событий может произойти, великий Боже!

— Правда, но король велел передать мне, чтобы я больше не делал долгов.

— За два месяца пребывания во главе министерства вы внесете порядок в ваши дела.

— О, графиня…

— Не возмущайтесь. Если вы этого не сделаете, то вместо вас это сделают ваши кузены.

— Вы всегда правы. Куда вы едете?

— Обратно к королеве, чтобы узнать, какое впечатление вы произвели на нее.

— Прекрасно. Я возвращаюсь в Париж.

— Зачем? Вы могли бы продолжить игру сегодня вечером. Это было бы прекрасной тактикой; не покидайте поле сражения.

— К несчастью, у меня назначено свидание; я узнал о нем сегодня утром, перед тем как выехать из дому.

— Свидание?

— И довольно серьезное, если судить по содержанию переданной мне записки. Прочтите…

— Мужской почерк! — сказала графиня. И прочла:

" Монсеньер, некто желает поговорить с Вами относительно получения крупной суммы. Это лицо явится сегодня вечером к Вам в Париж и надеется на честь быть принятым".

— Анонимная записка… Какой-нибудь попрошайка.

— Нет, графиня, никто не отважится так легкомысленно на опасность быть избитым моей прислугой за сыгранную со мной шутку.

— Выдумаете?

— Не знаю почему, но мне кажется, что я знаю этот почерк.

— В таком случае поезжайте, монсеньер. Ведь в разговоре с людьми, обещающими денег, нет большого риска. Самое худшее, что может случиться, это то, что они не заплатят их. Прощайте, монсеньер.

— Счастлив буду снова увидеть вас, графиня.

— Кстати, монсеньер, еще о двух вещах.

— Каких же?

— Если вдруг он явится, чтобы неожиданно вернуть вам крупную сумму?..

— То что же, графиня?

— … что-нибудь потерянное; находку, клад…

— Понимаю, плутовка, вы хотите сказать — пополам?

— Честное слово, монсеньер!..

— Вы приносите мне счастье, графиня. Почему бы мне не рассчитаться с вами за это? Так я и сделаю. Теперь вторая просьба.

— Вот она. Не растратьте эти пятьсот тысяч ливров.

— Этого не бойтесь.

Они расстались. Кардинал, полный неземного блаженства, вернулся в Париж.

В самом деле, два часа назад жизнь повернулась к нему другой стороной. Если он был всего лишь влюблен, то королева только что дала ему больше, чем он смел надеяться; если он был честолюбив, то она обнадежила его еще больше.