Александр Дюма - А. Дюма. Собрание сочинений. Том 20. Ожерелье королевы

— Я уеду когда и как вы пожелаете, — сказала Олива.

— Я думаю, что это будет благоразумно, — подтвердила Жанна.

— Надо ехать сейчас?

— Нет, подождите, пока я все приготовлю. Спрячьтесь, не показывайтесь никому, даже мне. Прячьтесь даже от вашего отражения в зеркале.

— Да, да, положитесь на меня, милый друг.

— И начнем с того, что вернемся домой; нам больше нечего сказать друг другу.

— Вернемся. Сколько надо времени для приготовлений?

— Не знаю. Но запомните одно: с сегодняшнего дня до самого вашего отъезда я не покажусь больше у окна. Если же вы меня увидите, то знайте, что уедете в тот же день, и будьте готовы.

— О да, благодарю, мой добрый друг.

Они медленно возвращались на улицу Сен-Клод. Олива не осмеливалась заговорить с Жанной, а Жанна слишком глубоко задумалась, чтобы разговаривать с Олива.

Подъехав к дому, они обнялись; Олива смиренно попросила у своей подруги прощения за все несчастья, которые она навлекла на нее своей ветреностью.

— Я женщина, — отвечала г-жа де Ламотт, пародируя латинского поэта, — и ничто женское мне не чуждо.

Олива сдержала свое обещание.

Сдержала свое обещание и Жанна.

Со следующего дня Николь полностью скрыла от всех свое существование: никто не мог заподозрить, что кто-то живет в доме на улице Сен-Клод.

Она неизменно пряталась за занавеску или за ширмы, плотно закрывала окно, вопреки стремившимся ворваться в него веселым солнечным лучам.

Жанна, со своей стороны, приготовила все, зная, что на следующий день должен был наступить срок первого взноса в пятьсот тысяч ливров: она старалась обставить все таким образом, чтобы быть вполне неуязвимой в тот день, когда бомба взорвется.

Дальше этой страшной минуты ее соображения не простирались.

Она всесторонне обдумала вопрос о бегстве, которое хотя и было нетрудным, но явилось бы самым веским доказательством ее вины.

Оставаться, оставаться на своем месте не двигаясь, как на поединке в ожидании удара противника; оставаться, будучи готовой пасть, но с надеждой уничтожить своего врага, — таково было решение графини.

Вот почему на другой день после своей беседы с Олива она показалась около двух часов у своего окна, чтобы сообщить лжекоролеве, что следовало быть готовой бежать вечером.

Невозможно описать радость и страх Олива. Необходимость бежать означала опасность; возможность бежать означала спасение.

Она послала пылкий воздушный поцелуй Жанне и занялась приготовлениями, то есть собрала в маленький узелок кое-какие ценные вещи своего покровителя.

Подав сигнал, Жанна исчезла из дому, чтобы позаботиться о карете, которой будет вверена драгоценная участь мадемуазель Николь.

Это было все; самый любопытный наблюдатель не обнаружил бы других признаков сговора двух подруг, сигналы которых обычно были столь красноречивы.

Задернутые шторы, закрытые окна, мелькающий в них допоздна огонек. Потом какой-то шелест, какие-то таинственные звуки, какое-то движение; за ними последовали мрак и тишина.

Одиннадцать часов пробило на колокольне святого Павла. Ветер с реки доносил до улицы Сен-Клод мерный и заунывный бой часов, когда Жанна приехала на улицу Сен-Луи в почтовом экипаже, запряженном тремя сильными лошадьми.

Закутанный в плащ человек, сидевший на козлах, указывал дорогу кучеру.

Жанна дернула человека за край плаща и велела остановиться на углу улицы Золотого Короля.

Человек подошел к хозяйке.

— Пусть экипаж остается здесь, любезный господин Рето, — сказала Жанна, — мне потребуется не более получаса. Я сюда приведу одну особу; она сядет в экипаж, и вы отвезете ее, уплачивая двойные прогоны, в мой амьенский домик.

— Хорошо, госпожа графиня.

— Там вы передадите эту особу моему арендатору Фонтену, который знает, что надо делать.

— Хорошо, сударыня.

— Да, я забыла… Вы вооружены, любезный Рето?

— Да, сударыня.

— Эту даму преследует один помешанный… Быть может, будет сделана попытка остановить ее дорогою…

— Что мне делать?

— Вы будете стрелять во всякого, кто помешает вам продолжать путь.

— Хорошо, сударыня.

— Вы просили у меня двадцать луидоров вознаграждения за известное вам дело; я дам вам сто и оплачу ваше путешествие в Лондон, где вы будете ждать меня в течение трех месяцев.

— Хорошо, сударыня.

— Вот сто луидоров. Я, вероятно, вас более не увижу, потому что для вас будет благоразумнее отправиться в Сен-Валери и немедленно отплыть в Англию.

— Рассчитывайте на меня.

— Ради вас самих.

— Ради нас, — сказал господин Рето, целуя руку графини. — Итак, я буду ожидать.

— А я доставлю вам эту даму.

Рето сел в коляску на место Жанны, которая легкою походкой дошла до улицы Сен-Клод и поднялась к себе.

В этом мирном квартале все уже спали. Жанна сама зажгла свечу и подняла ее над балконом, что должно было служить для Олива сигналом спускаться вниз.

"Она девица осторожная", — сказала себе графиня, увидев, что в окнах Олива нет света.

Жанна три раза поднимала и опускала свечу.

Ничего. Но ей послышалось что-то вроде вздоха или слова "да", еле слышно долетевшего из-за листвы растений на окнах.

"Она сойдет вниз, не зажигая огня, — сказала себе Жанна, — тут нет еще беды".

И она спустилась на улицу.

Дверь не открывалась. Вероятно, Олива стесняли тяжелые узлы.

— Глупая, — сердито проворчала графиня, — сколько времени потеряно из-за тряпок.

Никто не появлялся. Жанна подошла к двери напротив.

Ничего. Она прислушалась, прижавшись ухом к большим шляпкам железных гвоздей, которыми была обита дверь.

Так прошло четверть часа. Пробило половину двенадцатого.

Жанна отошла к бульвару, чтобы посмотреть издали, не появится ли свет в окнах.

Ей показалось, что в просвете между листвой сквозь двойные занавески мелькнул слабый свет.

— Что она делает! Боже мой, что она делает, дура несчастная! Быть может, она не видела сигнала? Ну, не будем терять мужества и поднимемся снова наверх.

И действительно, Жанна поднялась к себе, чтобы снова прибегнуть к своему телеграфу при посредстве свечи.

Никакого знака в ответ не последовало.

— Должно быть, мерзавка больна и не может двинуться, — проговорила себе Жанна, в ярости теребя свои манжеты. — Ну, да все равно, живой или мертвой, она уедет сегодня.

Она опять сошла вниз с поспешностью преследуемой львицы. В руках у нее был ключ, который столько раз доставлял по ночам свободу Олива.

Но, вкладывая ключ в замочную скважину, она остановилась.

"А если там, у нее, наверху, есть кто-нибудь? — подумала графиня. — Невозможно… но я услышу голоса и успею спуститься. А если я встречу кого-нибудь на лестнице? О!"