Александр Дюма - А. Дюма. Собрание сочинений. Том 20. Ожерелье королевы

— Что это?

— Не раздумывайте; возьмите и уплатите.

— Ваши поместья проданы! Отняты мною и проданы! Оливье! Вы разоряетесь ради меня! У вас доброе и благородное сердце, и перед такой любовью я не буду дольше таить признания. Оливье, я вас люблю.

— Возьмите это.

— Нет, но я вас люблю!

— Значит, заплатит господин де Роган? Подумайте, ваше величество, это уже не великодушие с вашей стороны, а жестокость, которая меня убивает… Вы принимаете от кардинала?..

— Я? Полноте, господин де Шарни. Я королева, и если дарю своим подданным любовь или состояние, то сама никогда ничего не принимаю.

— Что же вы будете делать?

— Вы сами укажете мне, как я должна поступить. Что, по-вашему, думает об этом господин де Роган?

— Он думает, что вы его любовница.

— Вы жестоки, Оливье…

— Я говорю так, как говорят перед лицом смерти.

— А что, по-вашему, думают ювелиры?

— Что, так как королева не может заплатить, то господин де Роган заплатит за нее.

— А что, по-вашему, думают в обществе об этом ожерелье?

— Что оно у вас, что вы его спрятали, что вы в этом сознаетесь только тогда, когда за него будет заплачено либо кардиналом из любви к вам, либо королем из боязни скандала.

— Хорошо. Ну, а вы, Шарни… Теперь я смотрю вам прямо в глаза и спрашиваю: что думаете вы о виденном ночью в версальском парке?

— Я думаю, ваше величество, что вам надо доказать мне вашу невинность, — решительно и с достоинством ответил Шарни.

— Принц Луи, кардинал де Роган, великий раздаватель милостыни Франции! — произнес придверник в коридоре.

— Он! — прошептал Шарни.

— Ваше желание исполняется, — сказала королева.

— Вы его примете?

— Я собиралась послать за ним.

— Ноя…

— Войдите в мой будуар и оставьте дверь приотворенной, чтобы лучше слышать.

— Ваше величество…

— Идите скорее, вот кардинал.

Она толкнула г-на де Шарни в указанную ею комнату, прикрыла дверь, как нужно, и велела просить кардинала.

Господин де Роган показался на пороге комнаты. Он был великолепен в своем священническом облачении. За ним, на некотором расстоянии, стояла его многочисленная свита в не менее великолепных одеяниях.

Среди этих склонившихся в поклоне людей можно было заметить Бёмера и Боссанжа, чувствовавших себя несколько неловко в парадных платьях.

Королева пошла навстречу кардиналу с подобием улыбки, которая быстро исчезла с ее уст.

Луи де Роган был серьезен, даже печален. Это было спокойствие мужественного человека, идущего в бой, неуловимая угроза пастыря, которому быть может, придется прощать чужой грех.

Королева указала на табурет; кардинал остался стоять.

— Ваше величество, — сказал он, поклонившись королеве с заметной дрожью, — мне надо было поговорить с вами о многих важных вещах, но вы задались целью избегать моего присутствия.

— Я?! — сказала королева. — Я не только не избегаю вас, но только что собиралась послать за вами.

Кардинал бросил взгляд на дверь в будуар.

— Одни ли мы с вашим величеством? — тихо спросил он. — Имею ли я право говорить свободно?

— Совершенно свободно, господин кардинал, не стесняйтесь, мы одни.

Она произнесла это твердым голосом, желая, чтобы эти слова были расслышаны Шарни, спрятанным в соседней комнате. Она наслаждалась и гордилась своею смелостью и радовалась, что после первых же слов ее разговора с кардиналом у внимательно слушавшего Шарни должна явиться полная уверенность в ее невиновности.

Кардинал решился. Он придвинул свой табурет к креслу королевы, чтобы находиться возможно дальше от двустворчатой двери.

— Сколько предосторожностей! — сказала королева, притворяясь веселой.

— Дело в том… — начал кардинал.

— В чем? — спросила королева.

— Король не придет? — спросил г-н де Роган.

— Не бойтесь ни короля, ни кого другого.

— О, я боюсь вас, — сказал кардинал взволнованно.

— Тем более нет оснований опасаться: я не особенно страшна вам. Скажите все в немногих словах, громко и понятно; я люблю откровенность, и если вы будете меня щадить, то я подумаю, что вы непорядочный человек. О, без жестов, пожалуйста… Мне сказали, что вы имеете что-то против меня? Говорите, я люблю войну: во мне течет кровь, не знающая страха. В вас также, я это знаю. В чем вы хотите меня упрекнуть?

Кардинал вздохнул и встал, точно желая полнее вдохнуть воздух этой комнаты. Затем, совладав со своим волнением, он заговорил.

Мы сказали, что наконец королева и кардинал встретились лицом к лицу. Из будуара Шарни мог слышать малейшее слово их разговора, и столь нетерпеливо ожидаемое обеими сторонами объяснение должно было состояться.

— Ваше величество, — с поклоном сказал кардинал, — вы знаете, что происходит вокруг нашего ожерелья?

— Нет, сударь, не знаю и очень рада буду узнать это от вас.

— Почему ваше величество столько времени вынуждаете меня общаться с вами только через посланников? Почему, если вы имеете причину меня ненавидеть, вы не выскажете мне ее и не объясните сами?

— Я не знаю, что вы хотите сказать, господин кардинал, и у меня нет никакой причины ненавидеть вас… Но мне кажется, это не относится к сути нашего разговора. Соблаговолите дать мне какие-нибудь достоверные сведения об этом злосчастном ожерелье и прежде всего скажите, где госпожа де Ламотт.

— Я хотел об этом спросить ваше величество.

— Извините, но если кто-либо может знать, где находится госпожа де Ламотт, то это, по-моему, только вы.

— Я, ваше величество? На каком основании?

— О, я здесь не для того, чтобы исповедовать вас, господин кардинал; мне надо было поговорить с госпожой де Ламотт, я посылала раз десять на дом к ней — она не дает никакого ответа. Сознайтесь, что это исчезновение очень странно.

— Я тоже удивляюсь этому исчезновению, потому что просил госпожу де Ламотт приехать ко мне и не получил ответа, как и ваше величество.

— Так оставим графиню и будем говорить о нас.

— О нет, ваше величество, поговорим сначала о ней, потому что некоторые слова вашего величества поселили во мне мучительное подозрение: мне показалось, что ваше величество упрекали меня в ухаживаниях за графиней?

— Я еще ни в чем вас не упрекала, сударь, но потерпите.

— О ваше величество, дело в том, что подобное подозрение объяснило бы мне всю чувствительность вашей души… Хотя это и повергло бы меня в отчаяние, но я понял бы до сих пор необъяснимую суровость вашего обращения со мной.

— Тут мы перестаем понимать друг друга, — сказала королева, — ваши слова для меня непроницаемый мрак, а я у вас спрашиваю объяснения не для того, чтобы мы запутывались еще более. К делу! К делу!

— Ваше величество, — воскликнул кардинал, умоляюще складывая руки и приближаясь к королеве, — окажите мне милость, не уходите от этого разговора, еще два слова относительно того вопроса, которого мы сейчас коснулись, и мы поняли бы друг друга.