Александр Дюма - А. Дюма. Собрание сочинений. Том 20. Ожерелье королевы

Мало-помалу появившееся в первую минуту на лицах выражение удивления сменялось чувством физического удовольствия. Все органы чувств больных испытывали нежную ласку. Душа размягчалась и выходила из своего уголка, куда ее заставляют прятаться болезни тела; она свободно и радостно наполняла собой весь организм, подчиняла себе материю и как бы преображалась.

Эта была минута, когда все больные брали в руки по железному пруту, прикрепленному к крышке чана, и прикладывали его кто к груди, кто к сердцу или голове — словом, к тому месту, где гнездилась болезнь.

Пусть читатель вообразит себе выражение блаженства, сменившее на всех лицах выражение страдания и тревоги; пусть он представит себе это эгоистичное забытье всепоглощающего наслаждения, это царящее среди присутствующих молчание, прерываемое вздохами, — и он будет иметь возможно точное представление о сцене, легкий набросок которой мы только что попытались сделать, находясь на расстоянии двух третей века от того дня, когда она разыгрывалась.

Теперь скажем несколько слов об актерах этого спектакля.

Прежде всего, они делились на две категории.

Одни — это больные, которые очень мало заботились о том, что называется людским уважением: оно свято почитается людьми среднего уровня, но всегда нарушается людьми, стоящими или очень высоко, или очень низко; итак, больные — главные актеры, они явились в эту гостиную исключительно для того, чтобы выздороветь, и всем сердцем стремились к этой цели.

Другие же — скептики или просто любопытные, не страдавшие никакой болезнью, — пришли в дом Месмера как в театр, то ли потому, что хотели разобраться в ощущении, которое дает близость к заколдованному чану, то ли просто желая в качестве зрителей изучить эту новую систему лечения; последние были поэтому исключительно заняты наблюдениями над больными и теми, кто подвергались лечению, будучи совершенно здоровыми.

К числу первых, ярых поклонников Месмера, которых связывала с его учением, может быть, признательность, принадлежала одна молодая женщина, хорошо сложенная, красивой наружности, одетая довольно эксцентрично; испытывая действие флюидов и часто прикасаясь железным прутом к голове и к верхней части живота, она начинала закатывать свои красивые глаза, как будто все в ней изнемогало, причем ее руки подергивались от нервной дрожи, указывавшей на проникновение магнетических флюидов.

Когда голова ее откидывалась на спинку кресла, присутствующие могли свободно разглядывать ее бледный лоб, конвульсивно сжатые губы и красивую шею, на которой выступали пятна от прилива и отлива крови.

Большинство присутствовавших, не отрывая глаз, с удивлением наблюдали за этой молодой женщиной. Однако два или три человека из их числа наклонялись друг к другу, тихо обменивались какими-то, по-видимому, неожиданными замечаниями, еще более усиливавшими любопытство, возбуждаемое лицезрением ее.

В числе этих любопытных находилась и г-жа де Ламотт; не боясь быть узнанной или мало беспокоясь об этом, она держала в руке атласную маску, которую надевала, чтобы пройти через толпу.

К тому же она стояла в таком месте, где ее почти никто не мог видеть.

Она стала у двери, прислонясь к пилястре и полуприкрытая драпировкой, так что, сама невидимая, могла видеть все.

Но из всего того, что было у нее перед глазами, ей показалось, вероятно, наиболее достойным внимания лицо молодой женщины, наэлектризованной месмерическими флюидами. Лицо это так поразило ее, что она простояла несколько минут не двигаясь, окаменев от страстной потребности смотреть и утвердиться в своей догадке.

— О, — шептала она, не спуская глаз с красивого лица больной, — нет никакого сомнения: это та самая дама-благотворительница, что приходила ко мне тогда вечером и стала единственной причиной участия, которое принял во мне монсеньер де Роган.

И вполне уверенная, что она не ошибается, желая воспользоваться случаем, дававшим ей то, чего ей не удавалось добиться в своих розысках, она подошла ближе.

Но в эту минуту молодая женщина, по телу которой пробегали судороги, закрыла глаза, сжала губы и слабо взмахнула руками, которые, кстати сказать, вовсе не напоминали те тонкие руки, с удлиненными пальцами, восковой белизны, какими г-жа де Ламотт любовалась у себя в квартире несколько дней тому назад.

Этот припадок был заразителен, он наэлектризовал большинство больных, головы которых были затуманены звуками и благовониями, и вызвал у всех нервное возбуждение. Вскоре мужчины и женщины, увлеченные примером их молодой компаньонки, начали шумно дышать, вздыхать, что-то бормотать, даже кричать и, делая порывистые движения руками, ногами и головой, свободно и без сопротивления впали в то состояние, которое доктор называл кризисом.

В эту минуту в зале появился какой-то человек, хотя никто не видел, как и когда он вошел.

Вышел ли он из чана, как Феб-Аполлон — из вод? Не был ли он рожден из сгустившихся благовонных, насыщенных звуками паров, носившихся по залу? Как бы то ни было, но он очутился там совершенно неожиданно, и его костюм лилового цвета, ласкавшего глаз своей свежестью, его красивое, бледное, умное и ясное лицо нисколько не нарушали представления о сверхъестественности его появления.

Он держал в руке длинную палочку, которую приложил, или, вернее, погрузил, в знаменитый чан.

Затем по его знаку двери растворились и двадцать сильных слуг вбежали в комнату, умелым, быстрым движением подхватили больных, уже начинавших терять равновесие на своих креслах, и менее чем за минуту перенесли их в соседний зал.

В ту минуту, когда происходила эта процедура, особенно интересная из-за пароксизма бурного экстаза у молодой припадочной, г-жа де Ламотт, подошедшая вместе с прочими любопытными к другому залу, куда перенесли больных, услышала возглас какого-то господина:

— Но это она, несомненно она!

Госпожа де Ламотт собиралась спросить его, о ком он говорит; но в это время в глубине первой комнаты показались под руку две дамы, сопровождаемые на некотором расстоянии каким-то человеком, сильно напоминавшим своим видом доверенного слугу, хотя он и был одет в платье горожанина.

Облик этих двух дам, особенно одной из них, так сильно поразил графиню, что она сделала шаг навстречу им.

В эту же минуту громкий крик из соседнего зала, сорвавшийся с уст припадочной, заставил всех броситься в ту сторону. Тогда тот самый господин, сказавший раньше "Это она!" и стоявший около г-жи де Ламотт, воскликнул глухо и таинственно:

— Да посмотрите же, господа, ведь это королева.

При этих словах Жанна вздрогнула.

— Королева! — воскликнуло несколько испуганных и удивленных голосов.