Александр Дюма - А. Дюма. Собрание сочинений. Том 20. Ожерелье королевы

— Мадемуазель, я вас только что видел у господина Месмера и нашел вас такой, какой и хотел увидеть.

— Сударь!

— О, не пугайтесь, мадемуазель: я не говорю вам, что нашел вас очаровательной… Нет, это походило бы на объяснение в любви, а оно не входит в мои намерения. Поэтому не отодвигайтесь от меня, прошу вас, или вы вынудите меня кричать во все горло.

— Но чего же вы хотите в таком случае? — наивно спросила Олива.

— Я знаю, — продолжал незнакомец, — вы привыкли слышать от всех, что вы красивы… Я же думаю иначе и хочу предложить вам нечто иное.

— Сударь, ваш тон по отношению ко мне, право…

— Не волнуйтесь, прежде чем не выслушаете меня… Но не прячется ли здесь кто-нибудь?

— Здесь нет никого, сударь, но в конце концов…

— В таком случае, если здесь нет никого, то будем говорить свободно. Что бы вы сказали о небольшом союзе между нами?

— Союзе? Вы видите…

— Вы опять заблуждаетесь. Я говорю с вами не о связи, а о союзе. Я говорю с вами не о любви, а о делах.

— Каких же делах? — спросила Олива с любопытством, обнаруживавшим и полное изумление.

— Как вы проводите день?

— Но…

— Не бойтесь; я здесь не для того, чтобы осуждать вас. Расскажите мне все, чем вы занимаетесь.

— Я ничего не делаю или, по крайней мере, стараюсь делать как можно меньше.

— Вы ленивы.

— О!

— Прекрасно.

— А, вы находите это прекрасным?

— Конечно. Что мне за дело до того, что вы ленивы? Любите вы гулять?

— Очень.

— Посещать балы, театры?

— Чрезвычайно.

— Хорошую жизнь?

— Это в особенности.

— Если бы я дал вам двадцать пять луидоров в месяц, отказали бы вы мне?

— Сударь!

— Милая мадемуазель Олива, у вас опять появились подозрения, а между тем между нами было условлено, что вы не будете возмущаться. Я сказал двадцать пять луидоров, но могу изменить эту цифру и на пятьдесят.

— Я предпочла бы пятьдесят луидоров двадцати пяти, но еще лучше пятидесяти луидоров в моих глазах право самой выбирать себе любовника.

— Черт возьми, да ведь я уже сказал вам, что вовсе не желаю быть вашим любовником. Так что оставьте остроумие в покое.

— В таком случае, черт возьми, что же вы мне прикажете делать, чтобы заработать ваши пятьдесят луидоров?

— Разве мы сказали пятьдесят?

— Да.

— Пусть будет пятьдесят. Вы меня станете принимать у себя, будете со мной как можно любезнее, будете опираться на мою руку, когда я пожелаю этого, и станете ждать меня там, где я вам скажу.

— Но у меня есть любовник, сударь.

— Так что ж из этого?

— Как что?

— Да… Прогоните его, черт подери!

— О, Босира не так-то легко прогнать.

— Не желаете ли, чтобы я вам помог в этом?

— Нет, я люблю его…

— О!

— Немного.

— Это совершенно лишнее.

— Но это так.

— Тогда пусть Босир остается.

— Вы очень сговорчивы, сударь.

— В надежде встретить такую же сговорчивость и с вашей стороны. Мои условия вам подходят?

— Подходят, если вы мне их назвали полностью.

— Послушайте, дорогая, я вам сказал все, что могу вам сказать в данную минуту.

— Честное слово?

— Честное слово! Но вы должны понять одну вещь…

— Какую?

— Что у меня может вдруг возникнуть необходимость, чтобы вы действительно стали моей любовницей…

— Ну вот видите! В этом никогда не будет необходимости, сударь.

— … но для видимости.

— Это другое дело, на это я согласна.

— Итак, решено?

— По рукам.

— Вот вам аванс за первый месяц.

Он протянул ей сверток с пятидесятью луидорами, даже не коснувшись кончиков ее пальцев. А так как Олива колебалась, то он сунул золото ей в карман платья, не задев даже слегка ее округлого и красивого бедра, которое, вероятно, не встретило бы такого пренебрежительного отношения со стороны тонких знатоков где-нибудь в Испании.

В ту самую минуту как золото скрылось в глубине ее кармана, два резких удара в наружную дверь заставили Олива стремительно броситься к окну.

— Милосердный Боже! — воскликнула она. — Спасайтесь скорее. Это он.

— Кто он?

— Босир, мой любовник… Пошевеливайтесь же, сударь.

— А, тем хуже, честное слово.

— Как тем хуже! Он вас разорвет на кусочки!

— Ба!

— Слышите, как он стучит? Он высадит двери.

— Пусть ему откроют. Дьявольщина! Почему в самом деле вы не дадите ему ключа?

И незнакомец расположился поудобнее на софе, мысленно говоря себе: "Мне нужно взглянуть на этого негодяя и оценить его".

Удары в дверь продолжались вперемежку со страшными ругательствами, поднимавшимися много выше третьего этажа.

— Идите, идите, откройте ему, матушка, — сказала взбешенная Олива. — А вы, сударь, так и знайте, если с вами случится несчастье, тем хуже для вас самих.

— Да, вы совершенно правы: тем хуже для меня! — повторил невозмутимый незнакомец, не двигаясь с софы.

Олива между тем вышла на площадку и стала со страхом прислушиваться.

Минуту спустя она бросилась навстречу какому-то мужчине, который, с разъяренным видом, вытянув обе руки вперед, с бледным лицом и в растерзанном костюме, ворвался в квартиру, извергая глухие ругательства.

— Босир, ну же, послушайте, Босир, — говорила она голосом не настолько испуганным, чтобы можно было упрекнуть ее в недостатке мужества.

— Пустите меня! — кричал вновь прибывший, грубо вырываясь из рук Олива. — А! — продолжал он, все более повышая голос, — мне не открывали двери, потому что здесь мужчина!

Незнакомец, как мы знаем, продолжал сидеть на софе в спокойной и неподвижной позе, которую г-н Босир, вероятно, приписал его нерешительности или испугу.

Он подошел к незнакомцу вплотную, злобно скрежеща зубами.

— Я полагаю, что вы ответите мне, сударь? — сказал он.

— А что вы желаете, чтобы я отвечал вам, дорогой мой господин Босир? — спросил незнакомец в свою очередь.

— Что вы здесь делаете? И, прежде всего, кто вы такой?

— Я очень мирный человек, на которого вы смотрите так угрожающе. Я беседовал с этой дамой, имея самые добрые намерения.

— Да, конечно, — пробормотала Олива, — самые добрые.

— Помолчите вы там! — проревел Босир.

— Ла-ла-ла, — произнес незнакомец, — не будьте так грубы с этой ни в чем не повинной дамой. И если вы не в духе…

— Да, я не в духе…

— Он, верно, проигрался, — сказала вполголоса Олива.

— Я совершенно ограблен, смерть всем чертям! — прорычал Босир.

— И ничего не имели бы против того, чтобы самому слегка ограбить кого-нибудь? — заметил со смехом незнакомец. — Это вполне понятно, милейший господин Босир.

— Довольно глупых шуток! И сделайте мне удовольствие: убирайтесь отсюда.

— О господин Босир, будьте снисходительным!

— Смерть всем чертям преисподней! Вставайте и уходите или я разломаю диван и все, что на нам находится!