Александр Дюма - Дюма. Том 06. Сорок пять

Этот взгляд так подействовал на Эрнотона, что он тотчас разжал руки, и весь его пыл иссяк.

— Вот и отлично! — сказала герцогиня. — Итак, мы еще увидимся. Положительно вы мне нравитесь, господин де Карменж.

Молодой человек поклонился.

— Когда вы бываете свободны? — небрежно спросила она.

— Увы! Довольно редко, сударыня, — ответил Эрнотон.

— Ах да, понимаю — эта служба ведь утомительна, не так ли?

— Какая служба?

— Да та, которую вы несете при короле. Разве вы не принадлежите к одному из отрядов стражи его величества?

— Говоря точнее, я состою в одном из дворянских отрядов, сударыня.

— Вот это я и хотела сказать; и все эти дворяне, кажется, гасконцы?

— Да, сударыня, все.

— Сколько же их? Мне говорили, но я забыла.

— Сорок пять.

— Какое странное число!

— Так уж получилось.

— Оно основано на каких-нибудь вычислениях?

— Не думаю; вероятно, его определил случай.

— И эти сорок пять дворян, говорите вы, неотлучно находятся при короле?

— Я не говорил, сударыня, что мы неотлучно находимся при его величестве.

— Ах, простите, мне так послышалось. Во всяком случае, вы сказали, что редко бываете свободны.

— Верно, я редко бываю свободен, потому что днем мы дежурим при выездах и охотах его величества, а вечером нам приказано бызвыходно пребывать в Лувре.

— Вечером?

— Да.

— И так все вечера?

— Почти все!

— Подумайте только, что могло случиться, если бы сегодня вечером этот приказ помешал вам прийти! Не зная причин вашего отсутствия, та, что так ждала вас, вполне могла вообразить, что вы пренебрегли ее приглашением!

— О, сударыня, клянусь — отныне, чтобы увидеться с вами, я с радостью пойду на все!

— Это излишне и было бы нелепо; я этого не хочу*

— Как же быть?

— Исполняйте вашу службу, устраивать наши встречи — мое дело; я ведь всегда свободна и распоряжаюсь своей жизнью, как хочу.

— О, как вы добры, сударыня!

— Но все это никак не объясняет мне, — продолжала герцогиня, все так же обольстительно улыбаясь, — как случилось, что нынче вечером вы оказались свободны и пришли?

— Нынче вечером, сударыня, я уже хотел обратиться к нашему капитану, господину де Луаньяку, дружески ко мне расположенному, с просьбой на несколько часов освободить меня от службы, как вдруг был дан приказ отпустить весь отряд Сорока пяти на всю ночь.

— Вот как! Был дан такой приказ?.

— Да.

— И по какому поводу такая милость?

— Мне думается, в награду за довольно утомительную службу, которую нам вчера пришлось нести в Венсене.

— А! Прекрасно! — воскликнула герцогиня.

— Вот, сударыня, те обстоятельства, благодаря которым я имел счастье провести сегодняшний вечер с вами.

— Слушайте, Карменж, — сказала герцогиня с ласковой простотой, несказанно обрадовавшей молодого человека, — вот как вам надо действовать впредь: всякий раз, когда у вас будет надежда на свободный вечер, предупреждайте об этом запиской хозяйку этой гостиницы; а к ней каждый день будет заходить преданный мне человек.

— Боже мой! Вы слишком добры, сударыня.

Герцогиня положила свою руку на руку Эрнотона.

— Постойте, — сказала она.

— Что случилось, сударыня?

— Что это за шум? Откуда?

Действительно, снизу, из большого зала гостиницы, словно эхо какого-то буйного вторжения, доносились самые различные звуки: звон шпор, гул голосов, хлопанье дверей, радостные крики.

Эрнотон выглянул в дверь, которая вела в прихожую, и сказал:

— Это мои товарищи — они пришли сюда праздновать отпуск, данный им господином де Луаньяком.

— Почему же случай привел их именно сюда, в ту самую гостиницу, где находимся мы?

— Потому что именно в “Мече гордого рыцаря” Сорок пять по приезде собрались впервые. Потому что с памятного счастливого дня прибытия в столицу моим товарищам полюбились вино и паштеты добряка Фурнишона, а некоторым из них — башенки его супруги.

— О! — воскликнула герцогиня с лукавой улыбкой. — Вы, сударь, говорите об этих башенках так, словно они вам хорошо знакомы.

— Клянусь честью; сударыня, я сегодня впервые очутился здесь. Но вы-то, как вы избрали одну из них для нашей встречи? — осмелился он спросить.

— Да, избрала, и вам нетрудно будет понять, почему я избрала самое пустынное место во всем Париже; место, близкое к реке и укреплениям; здесь мне не грозит опасность быть узнанной и никто не может заподозрить, что я отправилась сюда… Но Боже мой! Как шумно ваши товарищи ведут себя, — прибавила герцогиня.

Действительно, шум, ознаменовавший приход Сорока пяти, становился невыносимым: громогласные рассказы о подвигах, совершенных накануне, зычное бахвальство, звон червонцев и стаканов — все это предвещало жестокую бурю.

Вдруг на винтовой лестнице, которая вела к башенке, послышались шаги, а затем раздался голос г-жи Фурнишон, кричавшей снизу:

— Господин де Сент-Малин! Господин де Сент-Малин!

— Что такое? — отозвался молодой человек.

— Не ходите наверх, господин де Сент-Малин, умоляю вас!

— Ну вот еще! Почему, милейшая госпожа Фурнишон? Разве сегодня вечером весь дом не принадлежит нам?

— Дом — ладно уж, но никак не башенки.

— Вот тебе раз! Башенки — тот же дом, — крикнули пять или шесть голосов, среди которых Эрнотон различил голоса Пердикки де Пенкорнэ и Эсташа де Мираду.

— Нет, — упорствовала г-жа Фурнишон, — башенки не часть дома, башенки исключаются, башенки мои; не мешайте моим постояльцам!

— Я ведь тоже ваш постоялец, госпожа Фурнишон, — возразил Сент-Малин, — стало быть, не мешайте мне!

— Это Сент-Малин! — тревожно прошептал Эрнотон, знавший, какие у этого человека дурные наклонности и как он дерзок.

— Ради всего святого! — молила хозяйка гостиницы.

— Госпожа Фурнишон, — сказал Сент-Малин, — сейчас уже полночь; в девять часов все огни должны быть потушены, а я вижу свет в вашей башенке; только дурные слуги короля нарушают королевские законы; я хочу знать, кто эти дурные слуги.

И Сент-Малин продолжал подниматься по винтовой лестнице; следом за ним шли еще несколько человек.

— О Боже! — вскричала герцогиня, — Господин де Карменж, неужели эти люди посмеют войти сюда!

— Если даже посмеют, сударыня, — я здесь и могу заранее уверить вас: вам нечего бояться.

— О сударь, да ведь они ломают дверь!

Действительно, Сент-Малин, зашедший слишком далеко, чтобы отступать, так яростно колотил в дверь, что она треснула пополам; она была сколочена из сосновых досок, и г-жа Фурнишон не сочла уместным испытать ее прочность, несмотря на свое доходящее до фанатизма почитание любовных похождений.