Александр Дюма - Дюма. Том 06. Сорок пять

— Это вы, мой добрый буржуа!

— Это вы, преподобный отец!

— В таком шлеме!

— В такой кожаной куртке!

— Я в восторге, что вас вижу!

— Я счастлив, что мы встретились!

И оба бравых вояки в течение нескольких секунд переглядывались, как два петуха, которые готовы сцепиться, но все еще не могут решиться и, чтобы напугать друг друга, вытягиваются во весь рост.

Борроме первый сменил гнев на ласку.

Лицо его расплылось в улыбке, и, изображая любезность и чистосердечие честного рубаки, он произнес:

— Ей-Богу, и хитрая же вы бестия, мэтр Робер Брике!

— Я, преподобный отец? — удивился Шико. — Но почему вы так решили, позвольте спросить?

— А вспомните нашу встречу в монастыре святого Иакова, где вы убеждали меня в том, что являетесь простым буржуа. И то сказать — вы уж, наверное, в десять раз изворотливее и храбрее, чем какой-нибудь судейский или капитан, вместе взятые.

Шико почувствовал, что похвала эта слетает только с уст Борроме и не исходит из глубины его сердца.

— Вот как, — ответил он благодушно, — что же в таком случае сказать о вас, сеньор Борроме?

— Обо мне?

— Да, о вас. Ведь вы заставили меня принять вас за монаха. Уж вы-то и вправду в десять раз хитрее самого папы. И это, приятель, говорится вам в похвалу, ибо, сознайтесь, что в наши дни папа ловко умеет расстраивать вражьи козни.

— Вы действительно говорите то, что думаете? — спросил Борроме.

— Черти полосатые! Да разве я когда-нибудь вру?

— Ну, так по рукам!

И он протянул Шико руку.

— Ах, вы не очень-то по-дружески обошлись со мной в монастыре, брат капитан, — сказал Шико.

— Я ведь принял вас за буржуа, а вы сами знаете — мы, военные, всяких там буржуа ни во что не ставим.

— Это правда, — рассмеялся Шико, — равно как и монахов. Тем не менее я попал к вам в западню.

— В западню?

— Конечно. Это ваше переодевание было западней. Бравый капитан, как вы, не станет менять кирасу на рясу без причины.

— От собрата военного, — сказал Борроме, — у меня тайн нет. Признаюсь, в монастыре святого Иакова у меня есть кое-какие личные интересы. Но у вас-то?

— У меня тоже. Но — тсс!

— Давайте побеседуем обо всех этих делах, хотите?

— Просто горю желанием, честное слово!

— Вы любите хорошее вино?

— Да, но только хорошее.

— Ну, так вот, я знаю тут в Париже один кабачок, которому, на мой взгляд, равных нет.

— Я тоже знаю один такой, — сказал Шико. — Ваш как называется?

— “Рог изобилия”.

— А!.. — слегка вздрогнув, сказал Шико.

— Что такое?

— Ничего.

— Вы имеете что-нибудь против этого кабачка?

— Нет, нет, напротив.

— Вы его знаете?

— Понятия о нем не имею, и меня это крайне удивляет.

— Ну что ж, пошли бы вы туда сейчас, приятель?

— Конечно, сию же минуту.

— Так пойдемте.

— А где это?

— Недалеко от Бурдельских ворот. Хозяин — старый знаток вина, он хорошо понимает разницу между нёбом такого человека, как вы, и глоткой праздного прохожего, которому захотелось выпить.

— Так что, мы сможем там свободно побеседовать?

— Хоть в погребе, если пожелаем.

— И нам никто не помешает?

— Запрем все двери.

— Ну вот, — сказал Шико, — я вижу, что вы умеете устраиваться и в кабачках вас так же ценят, как в монастырях.

— Вы думаете, что я в сговоре с хозяином?

— Похоже на то.

— Нет, нет, на этот раз вы ошиблись. Мэтр Бономе продает мне вино, когда мне нужно, а я ему плачу, когда могу, вот и все.

— Бонеме? [29] Бономе: от bon homme — добрый или добродушный человек. — переспросил Шико. — Честное слово, имя у него многообещающее.

— И оно держит свое обещание. Пойдемте, приятель, пойдемте.

“Ого! — подумал Шико, следуя за лжемонахом. — Тут-то тебе и надо выбрать самую лучшую свою ужимку, друг Шико. Ибо если Бономе тебя сразу узнает, тебе крышка и ты просто болван”.

Дорога, по которой Борроме вел Шико, даже не подозревая, что Шико знает ее не хуже его, напоминала нашему гасконцу о счастливой поре его юности.

И правда, как часто, ни о чем не думая, легко ступая, лениво размахивая руками, под лучами зимнего солнца или же летом, спасаясь от зноя в густой тени деревьев, направлялся Шико к этому дому, именуемому “Рог изобилия”, куда сейчас вел его какой-то чужой человек!

В те дни благодаря нескольким золотым или даже серебряным монетам, звеневшим у него в кошельке, Шико ощущал себя более счастливым, чем любой король: он беспечно отдавался блаженному ничегонеделанию, отдавался сколько душе угодно — ведь у него дома не было ни хозяйки, ни голодных детей, ни подозрительных и ворчливых родителей.

Шико беззаботно усаживался в кабачке на деревянной скамье или табуретке и поджидал Горанфло или, вернее, находил его на месте, едва только с кухни доносился вкусный запах.

Тогда Горанфло оживлялся на глазах, а неизменно проницательный Шико смотрел, как опьянение постепенно овладевает его приятелем, наблюдая эту любопытную натуру сквозь легкие пары благоразумно сдерживаемого возбуждения. И доброе вино, тепло, свобода порождали в нем ощущение, что ему кружит голову сама юность — великолепная, победоносная и полная надежд.

Теперь, проходя мимо перекрестка Бюсси, Шико приподнялся на цыпочках, стараясь увидеть дом, который он поручил заботам Реми, но улица была извилиста, а задержавшись, он мог навлечь на себя подозрение Борроме; поэтому Шико с легким вздохом последовал за капитаном.

Скоро глазам его предстала широкая улица Сен-Жак, затем монастырь св. Бенедикта и почти напротив монастыря — гостиница “Рог изобилия”: немного постаревшая, почерневшая, облупившаяся, но по-прежнему осененная снаружи чинарами и каштанами, а внутри заставленная лоснящимися горшками и блестящими кастрюлями, которые, представляясь пьяницам и обжорам золотыми и серебряными, действительно привлекают в карман кабатчика настоящее золото и серебро по законам внутреннего притяжения, несомненно, установленным самой природой.

Обозрев с порога и подступы к кабачку, и его внутреннее устройство, Шико сгорбился, сбросив еще десять дюймов со своего роста, который он и без того постарался уменьшить, едва завидел капитана. К этому он прибавил гримасу настоящего сатира, ничего общего не имевшую с его добросердечной манерой держаться и честным взглядом, и таким образом, приготовился стать лицом к лицу со старым знакомцем — хозяином его любимого кабачка мэтром Бономе.

Впрочем, Борроме, указывая дорогу, вошел в кабачок первым. Увидев двух людей в касках, мэтр Бономе решил, что вполне достаточно будет, если он узнает только того, кто шел впереди.

Если фасад “Рог изобилия” облупился, то и лицо достойного кабатчика также испытало на себе тяжкое воздействие времени.