Александр Дюма - Дюма. Том 06. Сорок пять

Прощальный привет всем на самом деле должен был относиться лишь к одному.

Несмотря на этот знак, сделанный с тем, чтобы успокоить кавалера, тот заметно волновался. Маргарита уловила это проницательным взором женщины и потому прибавила:

— Господин де Тюренн, соблаговолите сказать дамам, что я сейчас вернусь.

Красивый кавалер в белом с голубым камзоле поклонился с той особой легкостью, которой могло не быть у придворного, будь он настроен более равнодушно.

Королева торопливо подошла к Шико, неподвижному наблюдателю этой сцены, так соответствовавшей тому, о чем гласило привезенное им письмо.

— Господин Шико! — удивленно вскричала Маргарита, вплотную подойдя к гасконцу.

— Я у ног вашего величества, — ответил Шико, — и вижу, что ваше величество по-прежнему добры и прекрасны и царите в Нераке, как царили в Лувре.

Да это же просто чудо — видеть вас так далеко от Парижа!

— Простите, мадам, — не бедняге Шико пришло в голову совершить это чудо.

— Охотно верю — вы же были покойником.

— Я изображал покойника.

— С чем же вы к нам пожаловали, господин Шико? Неужели, на мое счастье, во Франции еще помнят королеву Наваррскую?

— О ваше величество, — с улыбкой сказал Шико, — будьте покойны, у нас не забывают королев, когда они в вашем возрасте и обладают вашей красотой.

— Значит, в Париже народ все такой же любезный?

— Король Французский, — продолжал Шико, не отвечая на последний вопрос, — даже написал об этом королю Наваррскому.

Маргарита покраснела.

— Написал? — переспросила она.

— Да, ваше величество.

— И вы доставили письмо?

— Нет, не доставил, по причинам, которые сообщит вам король Наваррский, но выучил наизусть и повторил по памяти.

— Понимаю. Письмо было очень важное, и вы опасались, что потеряете его или оно будет украдено?

— Именно так, ваше величество. Но, прошу вашего извинения, письмо было написано по-латыни.

— О, отлично! — вскричала королева. — Вы же знаете, я понимаю латынь.

— А король Наваррский, — спросил Шико, — этот язык знает?

— Дорогой господин Шико, — ответила Маргарита, — что знает и чего не знает король Наваррский, установить очень трудно.

— Вот как! — заметил Шико, чрезвычайно довольный тем, что не ему одному приходится разгадывать загадку.

— На первый взгляд, — продолжала Маргарита, — он знает ее очень плохо, ибо никогда не понимает или, во всяком случае, не обнаруживает признаков понимания, когда я говорю на этом языке с кем-нибудь из придворных.

Шико закусил губу.

— О черт! — пробормотал он.

— Вы прочли ему это письмо?

— Оно ему и предназначалось.

— И что же, он понял, о чем там шла речь?

— Только два слова.

— Какие?

— “Turennius”, “Margota”.

— “Turennius”, “Margota”?

— Да, в письме были эти два слова.

— Что же он сделал?

— Послал меня к вам, ваше величество.

— Ко мне?

— Да. он сказал при этом, что в письме, видимо, говорится о вещах слишком важных, чтобы его переводило лицо постороннее, и что лучше всего, если перевод сделаете вы — прекраснейшая среди ученых женщин и ученейшая среди прекрасных.

— Раз король повелел, чтобы я выслушала вас, господин Шико, я готова слушать.

— Благодарю вас, ваше величество. Где вам угодно это сделать?

— Здесь. Впрочем, нет, лучше у меня. Пойдемте в мой кабинет, прошу вас.

Маргарита внимательно поглядела на Шико, приоткрывшего ей истину, возможно, из жалости к ней.

Бедная женщина ощущала необходимость в какой-то поддержке, может быть, напоследок, перед грозившим ей испытанием, она захотела найти опору в любви.

— Виконт, — обратилась она к г-ну де Тюренну, — возьмите меня под руку и проводите до замка. Прошу вас, господин Шико, пройдите вперед.

Мы не хотели бы заслужить упрек в том, что описываем одни лишь орнаменты и астрагалы и даем читателю только пробежаться по саду. Но каков хозяин, таково и жилье, и если имело смысл изобразить аллею в три тысячи шагов и кабинет Генриха, то некоторый интерес для нас представляет и кабинет Маргариты.

С внешней стороны о нем можно сказать, что он располагался параллельно кабинету короля, имел боковые двери во внутренние помещения и коридоры, окна такие же удобные и немые, как и двери, с металлическими жалюзи, закрывающимися на замок, в котором ключ поворачивается совершенно бесшумно.

Он был обставлен и обит материей по моде тех лет, полон картин, эмалей, фаянсовой посуды, дорогого оружия, столы в нем были завалены книгами и рукописями на греческом, латинском и французском языках, в просторных клетках щебетали птицы, на коврах спали собаки — словом, это был особый мирок, живущий одной жизнью с Маргаритой.

Люди выдающегося ума или же полные жизненных сил не могут существовать одиноко. Каждому их чувству, каждой склонности словно сопутствуют явления и вещи, им соответствующие, и притягательная сила чувств и склонностей вовлекает эти вещи и явления в круговорот их жизни, так что люди эти живут и чувствуют не как другие: их ощущения в десять раз богаче и разнообразнее.

Эпикур, несомненно, был величайший гений человечества. Сами древние не понимали его до конца. Это был строгий мыслитель, но, желая, чтобы ничто в общем итоге наших стремлений и возможностей не терялось понапрасну, он, как рачительный хозяин, выдвинул принцип удовольствия для каждого, кто, действуя согласно лишь духовной или животной своей природе, испытал бы только горести и лишения.

Против Эпикура часто мечут громы и молнии, не зная его, равно как часто воспевают, так же не зная их, благочестивых отшельников Фиваиды, которые уничтожали в человеческой природе прекрасное и воспитывали безразличие к уродству. Конечно, умерщвляя человека, умерщвляешь и его страсти, однако это все же убийство, то есть нечто запрещенное Божьей волей и Божьим законом.

Королева была женщина, способная понять творения Эпикура — прежде всего по-гречески, что являлось наименьшим из ее достоинств. Она умела так хорошо наполнить свою жизнь, что из тысячи горестей создавала для себя радость. Это давало ей как христианке возможность чаще, чем кому-либо другому, славить Бога — как бы его там ни звали: Бог, Теос, Иегова или Магог.

Это наше отступление да послужит ясным, как день, доказательством, что нам поистине необходимо было описать покои Маргариты.

Она усадила Шико в удобное и красивое кресло, обитое гобеленом с изображением Амура, который рассеивает вокруг себя целое облако цветов. Паж — не д’Обиак, но мальчик еще красивее лицом и еще богаче одетый — и здесь поднес королевскому посланцу вина.

Шико отказался и, после того как виконт де Тюренн оставил кабинет Маргариты, принялся, опираясь на свою безукоризненную память, читать наизусть письмо милостью Божьей короля Французского и Польского.