Александр Дюма - Дюма. Том 05. Графиня де Монсоро

— Хорошо, — сказал король, — значит, ты остаешься со мной?

— Договорились.

— Ладно, я ложусь.

— Добро!

— Но ты, ты ведь не ляжешь?

— И не подумаю.

— Я скину только камзол.

— Как тебе угодно.

— Штаны снимать не буду.

— Не лишняя предосторожность.

— Ну, а ты?

— Я останусь в этом кресле.

— А ты не заснешь?

— За это не поручусь. Ведь сон все равно что страх, сын мой, не зависит от нашей воли.

— Но, по крайней мере, постарайся не заснуть.

— Успокойся, я буду себя пощипывать! Впрочем, голос меня разбудит.

— Не шути с голосом, — предупредил Генрих, который уже занес было ногу над постелью, но тут же ее отдернул.

— Ну, валяй, — сказал Шико. — Ты что, ждешь, чтобы я тебя уложил?

Король вздохнул, осмотрел тревожным взглядом все углы и закоулки комнаты и, дрожа всем телом, скользнул под одеяло.

— Так, — сказал Шико, — теперь мой черед.

И он растянулся на кресле, обложившись со всех сторон подушками и подушечками.

— Ну как вы себя чувствуете, государь?

— Неплохо, — отозвался король, — а ты?

— Очень хорошо. Доброй ночи, Генрих.

— Доброй ночи, Шико, только ты не засыпай, пожалуйста.

— Чума на мою голову! Я не собираюсь, — сказал Шико, зевая во весь рот.

И оба сомкнули глаза, король — чтобы притвориться спящим, Шико — чтобы и вправду заснуть.

Минут десять король и Шико лежали молча, почти не шевелясь. Но вдруг Генрих дернулся, словно ужаленный, резко приподнялся на руках и сел на постели.

Эти движения короля и вызванный ими шум вырвали Шико из состояния сладкой дремоты, предшествующей сну, и он также принял сидячее положение.

Король и шут испуганно посмотрели друг на друга.

— Что случилось? — тихо спросил Шико.

— Дуновение, — еще тише ответил король, — вот оно, дуновение.

В этот миг одна из свечей в руке у золотого сатира погасла, за ней вторая, третья и, наконец, четвертая.

— Ого! — сказал Шико. — Ничего себе дуновение!

Не успел он это произнести, как погас светильник, и теперь комнату освещали только последние отблески пламени в камине.

— Жарко, — проворчал Шико, вылезая из кресла.

— Сейчас он заговорит, — простонал король, забиваясь под одеяла. — Сейчас заговорит.

— Послушаем, — сказал Шико.

И в самом деле, в спальне раздался хриплый и временами свистящий голос, который, казалось, исходил откуда-то из прохода между стеной и постелью короля.

— Закоренелый грешник, ты здесь?

— Да, да, Господи, — отозвался Генрих, лязгая зубами.

— Ого! — сказал Шико. — Вот сильно простуженный голос. Неужели и на небесах можно схватить насморк? Но все равно страшно.

— Ты внемлешь мне? — спросил голос.

— Да, Господи, — с трудом выдавил из себя Генрих, — я внемлю, согнувшись под тяжестью Твоего гнева.

— Ты думаешь, что выполнил все, что от тебя требовалось, — продолжал голос, — занимаясь сегодня всеми этими глупостями? Это показное — глубины твоего сердца остались нетронутыми.

— Отлично сказано, — одобрил Шико. — Все правильно.

Молитвенно сложенные ладони короля тряслись и ударялись одна о другую. Шико вплотную подошел к его ложу.

— Ну что, — прошептал Генрих, — ну что, теперь ты веришь, несчастный?

— Постойте, — сказал Шико.

— Что ты затеваешь?

— Тише! Вылезай из постели, только тихо-тихо, а меня пусти на свое место.

— Зачем это?

— Затем, чтобы гнев Господень обрушился сначала на меня.

— Ты думаешь, тогда он пощадит меня?

— Ручаться не могу, но попробуем.

И с ласковой настойчивостью Шико вытолкнул короля из постели, а сам улегся на его место.

— Теперь, Генрих, — сказал он, — садись в мое кресло и не мешай мне.

Генрих повиновался, он начинал понимать.

— Ты не отвечаешь, — снова раздался голос, — это подтверждает твою закоснелость в грехе.

— О! Помилуй, помилуй меня, Господи! — взмолился Шико, гнусавя, как король.

Затем он прошептал Генриху:

— Забавно, черт побери! Понимаешь, сын мой, Господь Бог не узнал Шико.

— Что ты хочешь этим сказать? — удивился Генрих.

— Погоди, погоди, ты еще не то услышишь.

— Нечестивец! — загремел голос.

— Да, Господи, да, — зачастил Шико, — я закоренелый грешник, заядлый греховодник.

— Тоща признайся в своих преступлениях и покайся.

— Признаюсь, — сказал Шико, — что вел себя как настоящий предатель по отношению к моему кузену Конде, чью жену я обольстил, и я раскаиваюсь.

— Что, что ты там мелешь? — зашептал король , — Замолчи, пожалуйста! Эта история давно уже никого не интересует.

— Ах, верно, — сказал Шико, — пойдем дальше.

— Говори, — приказал голос.

— Признаюсь, — продолжал мнимый Генрих, — что нагло обокрал поляков: они выбрали меня королем, а я в одну прекрасную ночь удрал, прихватив с собой все драгоценности, и теперь раскаиваюсь.

— Бездельник, — прошипел Генрих, — что ты там вспоминаешь? Все это забыто.

— Мне обязательно нужно и дальше его обманывать, — возразил Шико. — Положитесь на меня.

— Признаюсь, — загнусавил шут, — что похитил французский престол у своего брата, герцога Алансонского, которому он принадлежал по праву, после того как я, по всей форме отказавшись от французской короны, согласился занять польский трон, и теперь раскаиваюсь.

— Негодяй, — простонал король.

— Речь идет не только об этом, — заметил голос.

— Признаюсь, что вступил в сговор с моей доброй матушкой Екатериной Медичи с целью изгнать из Франции моего шурина, короля Наваррского, предварительно поубивав всех его друзей, и мою сестру, королеву Маргариту, предварительно поубивав всех ее возлюбленных, в чем я искренне раскаиваюсь.

— Ах ты, разбойник! — гневно процедил король сквозь плотно сжатые зубы.

— Государь, не будем оскорблять Всевышнего, пытаясь скрыть от Него то, что Ему и без нас доподлинно известно.

— Речь идет не о политике, — сказал голос.

— Ах, вот оно что, — слезливым тоном отозвался Шико. — Значит, речь идет о моих правах, не так ли?

— Продолжай! — прогремел голос.

— Чистая правда, Господи, — каялся Шико от имени короля, — я слишком изнежен, ленив, слабоволен, глуп и лицемерен.

— Это верно, — глухо подтвердил голос.

— Я плохо обращаюсь с женщинами, прежде всего с моей женой, такой достойной особой.

— Подобает возлюбить свою жену, как себя самого, и предпочитать ее всем на свете, — наставительно изрек голос.

— Ах, — с отчаянием вскричал Шико, — тогда я порядком нагрешил!

— И вынуждаешь к греху других, подавая им пример.

— Это правда, чистая правда.

— Ты чуть было не погубил бедного Сен-Люка.