Александр Дюма - Дюма. Том 03. Две Дианы

— Очевидно, — едко усмехнулся он, — его высочество считает возможным платить за оскорбление шпагами своих людей?

— Нет, сударь, — гордо ответил Генрих, — мне довольно будет одной моей шпаги, дабы покарать кого угодно за дерзость.

Они уже схватились за эфесы шпаг, коща в спор опять вмешался Монморанси.

— Простите, ваше высочество, — сказал он, — но тот, кто, быть может, завтра взойдет на престол, не вправе рисковать своей жизнью сегодня. Вы, ваше высочество, не только человек, вы — народ: дофин Франции может сражаться только за Францию.

— Но, в таком случае, — воскликнул граф, — дофин Франции, обладающий всем, не имеет права отнимать у меня ту, которой одной я посвятил всю свою жизнь, ту, кто для меня дороже всего и всех, ибо ради нее я позабыл все на свете… да, да… ради этой женщины, которая, возможно, обманула меня. Но нет, она не обманула меня, этого не может быть, я слишком ее люблю! Ваше высочество! Простите мне мою несдержанность, мое безумие и соблаговолите мне сказать, что вы не любите Диану. Не приходят же, в самом деле, к любимой женщине в сопровождении господина Монморанси и эскорта из восьми или десяти солдат!..

На это г-н де Монморанси ответил:

— Несмотря на возражения его высочества, я пожелал сегодня вечером сопровождать его с эскортом, так как меня тайно известили о готовящемся на него нападении. Я должен был, однако, расстаться с ним на пороге этого дома. Но ваши крики, долетавшие до нас, побудили меня пойти дальше и окончательно увериться в правдивости сообщения неизвестных друзей, столь своевременно меня предостерегших.

— О, я знаю, кто эти неизвестные друзья! — сказал граф, горько рассмеявшись. — Это, по-видимому, те же люди, которые и меня предупредили, что сегодня вечером здесь будет дофин. И они вполне преуспели в своем замысле, они и та, кто его им внушила. Ибо госпожа д’Этамп, видимо, хотела только одного: скандала, который бы осрамил госпожу де Пуатье. А его высочество, не колеблясь, нанес ей любовный визит с целой армией, достойно посодействовав этой затее. Значит, вы уже до того докатились, Генрих Валуа, что совсем перестали щадить имя госпожи де Врезе?.. Вы открыто объявляете ее своей дамой сердца? Вы у меня украли ее и с нею вместе мое счастье и мою жизнь! Но разрази меня гром, тоща и мне некого щадить! Если ты — наследник французского престола, Генрих Валуа, то это не ставит тебя вне рядов дворянства, и ты мне ответишь за свой бесчестный поступок… или ты подлый трус!

— Негодяй! — закричал дофин, выхватив шпагу и бросаясь на графа.

Но г-н де Монморанси опять стал между ними:

— Ваше высочество! Повторяю вам: в моем присутствии наследник трона не скрестит шпаги из-за бабьей юбки…

— С человеком более знатным, чем ты, придворный холуй! — перебил его в исступлении граф. — А впрочем, каждый дворянин равен королю. Монтгомери стоят Валуа. Они столько раз роднились с французскими и английскими принцами крови, что могут иметь право биться с ними. Монтгомери во втором и третьем колене носили уже королевский герб. Итак, ваше высочество, у нас гербы столь же схожи, как и шпаги. Ну же, будьте рыцарем! Но нет! Вы всего лишь робкий мальчик, вы охотно спрячетесь за спину своего наставника.

— Пустите меня, Монморанси! — кричал дофин, вырываясь из рук коннетабля.

— Нет, сто чертей, — гремел тот, — я не дам вам драться с этим буйнопомешанным. Назад! Эй, ко мне! — крикнул он во весь голос.

А сверху доносились вопли Дианы, которая, наклонившись над перилами, тоже кричала не своим голосом:

— На помощь! Бегите! Бегите сюда! Не дайте ему убить принца!

Это предательство Дал илы, по-видимому, довело графа до умоисступления. Ведь и без того их было двое против одного.

Перро застыл от ужаса, услышав его слова:

— Так что же, Генрих Валуа? Чтобы получить от тебя и от твоего сводника удовлетворение, нужно нанести тебе оскорбление действием?

Перро показалось, что граф тогда шагнул вперед и поднял руку на дофина. У Генриха вырвался глухой рев. Но Монморанси, по-видимому, схватил графа за руку, потому что Перро расслышал возглас принца:

— Его перчатка задела мой лоб! Он теперь не может умереть иначе, как от моей руки, Монморанси!

Все это произошло в мгновение ока. В этот миг в комнату ворвались телохранители. Завязалась отчаянная борьба, зазвенели шпаги. Монморанси кричал:

— Вяжите бесноватого!

А дофин:

— Не убивайте его, ради Бога, не убивайте!

Этот слишком неравный бой длился не больше минуты. Перро даже не успел прийти на помощь своему господину. Добежав до порога молельни, он увидел одного из телохранителей распростертым на полу; у двух или трех из ран хлестала кровь, но граф был уже обезоружен, связан, и его держали не то пять, не то шесть человек. Перро, которого в суматохе никто не заметил, решил, что ему лучше не попадаться в лапы этих господ. В этом случае он хоть сможет сообщить друзьям о происшедшем или чем-нибудь помочь своему господину при более благоприятных обстоятельствах. Он бесшумно вернулся на прежнее место и стал ждать удобного момента, чтобы попытаться спасти графа. Кстати, граф не был убит и даже ранен… Вы сейчас увидите, господин виконт, что моему мужу нельзя было отказать ни в мужестве, ни в отваге. Да и благоразумия у него было не меньше, чем доблести… Покамест же ему оставалось только одно: наблюдать за происходящим и ждать.

Между тем г-н де Монтгомери не переставал кричать:

— Говорил же я тебе, Генрих Валуа, что от моей шпаги ты защитишься десятком других шпаг и от моего оскорбления — холопским мужеством своих солдат!..

— Вы слышите, господин де Монморанси? — говорил дофин, дрожа всем телом.

— Кляп ему в рот! — приказал Монморанси, не отвечая принцу. — Я пошлю вам сказать, что с ним делать, — продолжал он, обращаясь к своим людям. — А до тех пор не спускать с него глаз! Вы отвечаете мне за него головой.

И он вышел из молельни, увлекая за собой дофина. Пройдя по коридору, где прятался за портьерой Перро, они вошли в спальню г-жи Дианы.

Тоща Перро перебежал на другую сторону коридора и прижался ухом к замурованной двери.

Все, что он до сих пор видел и слышал, не шло ни в какое сравнение с тем, что ему предстояло услышать теперь.

— Господин де Монморанси, — сказал дофин, удрученный и разгневанный, — напрасно вы меня удерживали чуть ли не силой… Я крайне недоволен собою и вами…

— Разрешите вам сказать, ваше высочество, — ответил Монморанси, — что так может говорить любой молодой человек, но не сын короля. Ваша жизнь принадлежит не вам, а вашему народу, и у венценосцев совсем не те обязанности, что у прочих людей.

— Отчего же, в таком случае, я гневаюсь на самого себя и испытываю чувство стыда? — спросил принц. — Ах, и вы здесь, герцогиня! — продолжал он, только что заметив Диану.