Александр Дюма - Дюма. Том 02. Асканио

Поникнув головой, с тяжелым сердцем слушала Коломба рассказ о жизни юноши сироты, такого же одинокого, какой была и она, и историю несчастной матери Асканио. Такой же, очевидно, будет и ее история — ведь она тоже по принуждению выходит замуж за человека, который возненавидит ее, потому что она никогда его не полюбит.

— Не гневите Бога, — сказала она Асканио. — Кто-то любит вас… ну хотя бы ваш добрый учитель, и вы знали свою мать; а я вот даже не помню материнской ласки. Матушка умерла, подарив мне жизнь. Меня вырастила сестра отца, сварливая, неласковая, и все же я оплакивала ее, когда два года назад она умерла, ибо я совсем одинока и сроднилась с этой женщиной, как плющ со скалой. Два года я живу тут, в замке, с госпожой Перриной и, несмотря на одиночество — ведь отец редко навещает меня, — это время было и будет самой счастливой порой моей жизни.

— Вы много страдали, это правда, — ответил Асканио. — В прошлом вы были несчастливы, но зачем же сомневаться в будущем? У вас блестящее будущее. Вы богаты, прекрасны, и по сравнению с вашей печальной юностью жизнь вам покажется еще прекрасней.

Коломба грустно покачала головкой.

— О матушка, матушка! — прошептала она.

Подчас, когда мысленно витаешь вдали от жалких будничных забот, вдруг видишь, словно при вспышке молнии, всю свою жизнь, грядущее и минувшее, и тобой овладевает опасное душевное волнение, какая-то странная отрешенность. И от бесчисленных горестей, которые ты предчувствуешь, сердце твое, дрогнув, преисполняется неизъяснимой, смертельной тревогой и каким-то смертельным изнеможением. Быть может, юноше и девушке, испытавшим столько терзаний и таким одиноким, стоило бы произнести лишь одно слово, и их печальное прошлое слилось бы в единое для них будущее; но она была так чиста, а он так боготворил ее, что это слово не было произнесено.

Однако Асканио смотрел на Коломбу с бесконечной нежностью, а Коломба смотрела на него кротко и доверчиво; и вот, умоляюще сложив руки, юноша сказал девушке — таким голосом он, вероятно, творил молитвы:

— Послушайте, мадмуазель Коломба, если у вас есть какое-нибудь желание, если вам грозит какая-нибудь беда, скажите мне как брату, и я отдам всю свою кровь, лишь бы исполнить вашу волю! Я пожертвую жизнью, чтобы отвратить от вас беду, и буду горд и счастлив этим.

— Благодарю, благодарю, — ответила Коломба. — По одному слову вы уже великодушно подвергли себя опасности, я это знаю. Но на этот раз только Господь Бог может спасти меня…

Больше она ничего не успела сказать, ибо в эту минуту возле них появились Перрина и Руперта.

Кумушки провели время с не меньшей пользой, чем наши влюбленные, и успели завязать тесную дружбу, основанную на взаимной симпатии. Перрина посоветовала Руперте средство против обмораживания, а Руперта не осталась в долгу и поведала Перрине секрет хранения слив. Легко понять, что отныне их связывала дружба на всю жизнь, — вот почему дамы дали друг другу обещание видеться, несмотря на все преграды.

— Ну что, Коломба, — спросила Перрина, приближаясь к скамье, — вы все еще упрекаете меня? Стыд-то был бы какой, если бы мы закрыли перед юношей двери! Ведь если бы не он, дом лишился бы хозяина! И, в конце концов, речь идет об исцелении раны, полученной ради нас… Посмотри-те-ка, госпожа Руперта, вид у него получше, не правда ли? И он не так бледен.

— Да, да, — подтвердила Руперта, — у него и у здорового никогда не было такого яркого румянца.

— Подумайте, Коломба, — продолжала Перрина, — ведь было бы просто грешно помешать столь успешному выздоровлению! Да что и говорить: конец — делу венец. Вы мне, конечно, разрешите пригласить его к нам завтра под вечер? Для вас, дитя мое, это тоже будет развлечением, и развлечением невинным. Притом же, благодарение Богу, мы с госпожой Рупертой будем тут же, рядом. Право, Коломба, уверяю вас, вам надобно развлечься. Да и кто станет доносить мессиру прево, что вы самовольно чуть-чуть обошли его строгий запрет? К тому же еще до его распоряжения вы разрешили Асканио прийти и показать вам драгоценности. Он позабыл их сегодня, пусть же принесет завтра.

Коломба посмотрела на Асканио; он побледнел и со стесненным сердцем ждал ее ответа.

Такое смирение несказанно польстило униженной и одинокой девушке: значит, на свете есть человек, который зависит от нее, и одно ее слово может осчастливить или огорчить его! Кто не любит властвовать! Развязность графа д’Орбека оскорбила Коломбу. И бедной затворнице — извиним ее за это — непреодолимо захотелось увидеть, как засверкают от радости глаза Асканио; она, улыбаясь и краснея, произнесла:

— Госпожа Перрина, на что вы меня толкаете?

Асканио хотел что-то сказать, но лишь умоляюще сложил руки.

— Благодарю вас, красавица! — сказала Руперта, делая глубокий реверанс. — Идемте, Асканио. Вы еще слабы, нам пора домой. Дайте же мне руку.

Асканио едва нашел в себе силы, чтобы попрощаться с Коломбой и поблагодарить ее, но слова он заменил взглядом, в который вложил всю свою душу, и послушно последовал за служанкой, с сердцем, переполненным радостью.

Коломба, поглощенная своими мыслями, снова села на скамью; она упивалась счастьем, а к этому чувству она не привыкла и корила себя.

— До завтра! — с победоносным видом сказала Перрина, проводив гостей до двери. — И, пожалуйста, молодой человек, приходите, как только вздумается, хоть ежедневно, в течение трех месяцев.

— А почему только в течение трех месяцев? — спросил Асканио, мечтавший приходить сюда вечно.

— Да как же иначе! — отвечала Перрина. — Ведь через три месяца Коломба выходит замуж за графа д’Орбека.

Асканио собрал все свои силы, чтобы не упасть.

— Коломба выходит замуж за графа д’Орбека! — прошептал он. — О Боже мой! Значит, я обманулся! Коломба меня не любит…

Но в эту минуту Перрина затворяла за ним дверь, а Руперта шла впереди, поэтому ни та, ни другая его не услышали.

Мы сказали, что часов в одиннадцать утра Бенвенуто вышел из мастерской, не обмолвившись ни словом о том, куда он идет. А отправился он в Лувр, чтобы нанести ответный визит Франциску I, посетившему его во дворце кардинала Феррарского.

Король сдержал слово. Перед Бенвенуто Челлини открылись все дворцовые двери, однако в последнюю его не впустили: она вела в зал, где собрался Совет. Франциск I обсуждал дела с государственными мужами, и, несмотря на его приказ, Челлини не допустили в зал — для этого нужно было особое повеление короля.

Надо сказать, что Франция действительно была в трудном положении. До сих пор мы мало говорили о государственных делах, ибо, по нашему глубокому убеждению, читатели, а в особенности читательницы, предпочитают сердечные дела политическим; но сейчас мы не можем обойти их молчанием и принуждены хотя бы мимоходом коснуться положения дел во Франции и Испании или, вернее, отношений Франциска I и Карла V, так как в XVI веке короли символизировали государства.