Борисав Станкович - Дурная кровь

Марко на радостях поминутно прилеплял ему дукаты на чалму и лоб. Софкины хаджии оборачивались и, кто с раздражением, кто с усмешкой, бормотали: «мужик», «простак», но тут же громко обращались к нему:

— Свекор, ну как, по нраву тебе?

— Еще бы, еще бы! — слышала Софка его ответ, и он снова лепил деньги на чалму Алила.

В церковь пришлось пробираться сквозь толпу нищих, детей и зевак. Церковь, просторная, на высоком фундаменте, с галереей вокруг, с потемневшими сводами, старыми, закоптелыми от свечей колоннами, с полом, выложенным большими, потрескавшимися плитами, с рядом мрачных, сводчатых, забранных железной решеткой окошек под самым куполом, выглядела страшно холодной. Еще более мертвой она показалась Софке, когда та вошла во двор и навстречу ей поспешили длинноволосые священники в черных шуршащих рясах, от которых несло табаком и воском.

Но в самой церкви Софка почувствовала облегчение. Суета и музыка прекратились, ее подвели к царским вратам и оставили совсем одну. Впервые в жизни стоя перед царскими вратами, она ощутила размеры церкви, ее ширину, высоту ее сводов, уходящих словно к самым небесам, с темным, закоптелым изображением Страшного суда. Прямо перед ней возвышался иконостас. Иконы, несомненно, были самые что ни на есть чудотворные, обладавшие особой силой исцеления. От иконостаса, деревянных окладов и резьбы шел удушливый запах червоточины, плесени, ладана и оплывших свечей, сзади же Софку обдавало вызывавшим дрожь холодом, который шел от пола, выложенного плитами, покрытыми сырой, гниловатой пылью. В церкви стоял полумрак. Только из алтаря, где над престолом было большое круглое отверстие, лились яркие снопы света. Очевидно, так было сделано специально, чтобы пение и церковная служба проходили более торжественно и производили более сильное впечатление.

Впервые в жизни Софка через царские врата могла разглядеть престол с ветхой мертвенно-холодной плащаницей, расставленные на нем потиры, кресты и подсвечники с зажженными свечами. Она слышала, как за ее спиной, в ожидании начала службы, переминались с ноги на ногу сваты, не смея не только кашлянуть, но и дохнуть. По одну сторону от нее на своих обычных местах стояли ее родичи, а по другую — тесной толпой, почти до самого выхода из церкви, «его» родичи. У Софки заныли ноги, в особенности икры, должно быть, от долгого неподвижного стояния.

В руки ей вложили зажженные свечи; затем к царским вратам подвели жениха, также с зажженными свечами в руках. Краешком глаза она стала его разглядывать. После обручения она впервые его видела. Он был небольшого роста, но хорошо развитый для своих лет, с широкой грудью, с крупной нижней челюстью и подбородком, но еще детскими плечами и руками. Особенно бросались в глаза его коротко, по-детски остриженные волосы над выпуклым лбом. На нем были дорогие шелковые кушаки и суконные штаны, в которых он тонул. Ни бедер, ни колен не было видно. Карманы, отороченные шнуром, съехали куда-то на живот и пропали в складках штанов.

Из алтаря уже потянуло кадильным дымом и послышался звон колокольчиков на кадильнице. Из боковых дверей, ведших на клирос, вышел пономарь, неся аналой и разукрашенные серебряные венцы. Сваты шумно ринулись к аналою.

Вдруг распахнулись царские врата и появился священник в расшитой золотом ризе. Это было столь неожиданно, что Софка резко нагнула голову, словно ее кто по лбу ударил. Наслаждаясь ее смущением, священник громко и звонко возгласил:

— Миром господу помолимся!

Когда священник повел их к аналою, Софка сквозь опущенные ресницы разглядывала жениха. Ничего, кроме него, она не замечала, но видела только то, что он не доходил ей до плеча. Колен его она так и не увидела, такими мелкими шажками он шел.

Служил сам протоиерей и все священники, дьяконы и пономари с кладбищенской церкви. Они уже пронюхали, что за человек ее свекор, газда Марко, и что дукаты будут сыпаться без счета. И чтобы оправдать такой расход, решили, что служба должна быть полной, без сокращений, и поэтому не торопились. Софка слышала, как ее родные со своих мест подавали ответы на возгласы ектеньи. Это считалось привилегией ее семьи.

А около нее, распространяя тяжелый запах воска и усиливая духоту, все ярче разгорались свечи; сваты все теснее окружали ее, особенно напирали тетки. Они становились на цыпочки и пялили глаза не столько на нее, сколько на жениха, с любопытством наблюдая, как ей мучительно трудно удерживать в своей руке его маленькую детскую руку. Да, это было самое тяжелое. Его пальцы, онемевшие от страха, безвольно лежали в ее руке, и она принуждена была крепко сжимать их, чтоб они не выскользнули. К счастью, руки их были скрыты полученными в подарок ситцем и шелками, а потому никто не видел, как пальцы жениха постепенно, один за другим выскальзывали из ее руки и, когда оставался один, Софка снова перехватывала его руку.

Догадывался обо всем, как казалось Софке, только свекор Марко. Она заметила, как, пробившись сквозь толпу сватов, он стал на цыпочки, чтоб она могла увидеть его и подбодриться. От длинной службы, бесконечных молитв, пения и сгущающейся духоты жених уставал все больше. Пальцы его вспотели, и удержать их становилось все труднее. Наконец ей показалось, что дольше она не выдержит. Пальцы жениха продолжали выскальзывать из ее тоже вспотевшей руки, и она боялась, что выпустит их еще до окончания церемонии. Тогда произойдет то, что не случалось еще ни с одной невестой: все будет кончено, руки разомкнутся, подарки упадут на пол, и брак будет признан недействительным. От страха и ужаса вся церковь закружилась у нее перед глазами.

Не зная, что делать, Софка вдруг подняла голову и посмотрела на свекра с таким отчаянием, что тот пришел в полное смятение, решив, что она, принуждавшая себя до сих пор к этому браку, теперь, когда близится конец бракосочетания, хочет отказаться от столь тягостного положения и от такого мужа, потому и смотрит на свекра с таким отчаянием, прося у него прощения за то, что должна осрамить его и опозорить. Но Софка, показав на свое плечо и вытянутую руку, дала ему понять, что речь идет не о том, чего он боится. Довольный, что ошибся, Марко сразу догадался, в чем дело. Увидев, что он ее правильно понял, Марко подозвал служителя и сказал ему что-то на ухо, Софка прониклась к нему еще большим расположением. Служитель шепнул протоиерею, тот дал знак священникам и возгласил:

— Исайя ликуй!

Софка вонзилась ногтями в руку жениха, чтобы как-то удержать ее, пока они обходили аналой, и едва дождалась выхода из церкви.

Увидев, что вся ее родня вместе с музыкантами отделилась и ушла, Софка вздохнула свободнее, особенно когда завернули в другой проулок и направились к дому жениха. Итак, самое трудное и тяжелое, когда она должна была в церкви предстать перед людьми на позор и осмеяние, позади.