Ярослав Ивашкевич - Хвала и слава. Том 2

«Наверняка «Потерянный рай» Мильтона», — подумал Януш и сказал:

— Боже мой, господа! Откуда вы взялись? И что тут делаете? Вы должны сматываться отсюда при первом же удобном случае. На днях вам как будто представится такая возможность. Не разводите церемоний, садитесь в самолет — и до свиданья!

— All right [81] Хорошо (англ.). , — сказал брюнет, — но мы требуем, чтобы нас как боевых офицеров отослали в Англию.

— Хорошо, хорошо, — согласился Януш. — Я вас понимаю, но надо же считаться с возможностями. С Англией нет связи…

— Но мы не хотим в Россию, — возразил блондин и жалобно взглянул на Януша.

— Если уж нельзя отправить нас в Англию, то мы предпочитаем остаться здесь, — сказал брюнет.

— Но сейчас идет война, — увещевал их Януш. — Вы не можете здесь оставаться.

— Почему?

— Потому что здесь опасно.

— Почему?

Януш развел руками.

— Почему! Почему! Неужели вы совершенно не понимаете своего положения?

В эту минуту часовой у дверей снова забыл о своих служебных обязанностях и подошел к столу. Резко обратился к Янушу:

— Ну что вы так долго им втолковываете? Молитве их учите, что ли? Вы должны им объявить, что они поедут в Россию, и точка.

Януш бросил разгневанный взгляд на юнца с баками и тоже повысил голос:

— Я говорю с ними так, как считаю нужным! А если вы не доверяете мне, нечего было меня вызывать.

— Чего они от вас хотят? — испуганно спросил блондинчик. — Этот солдат, — он показал на часового, — нам очень неприятен.

— Перестань, Збышек, — снова принялся успокаивать часового пожилой партизан, который привел сюда Януша. — Отвяжись и не задавайся.

— Не стал бы я доверять такому, — буркнул Збышек и отступил к дверям.

Януш обратился к английским летчикам со всей учтивостью, на какую был способен:

— Увы, господа, я не могу продолжать разговор с вами. Мне было поручено сообщить вам, что вы должны выехать при первой же возможности. Полагаю, что вам следует подчиниться. У вас нет выбора. А упорство в данном случае нежелательно.

— Что это значит? Почему нежелательно?

— Это значит — опасно, — решительно заявил Януш.

— Это значит, что нас могут убить? — спросил чернявый.

— С ума ты сошел! — напустился на него блондинчик. — Ведь мы же офицеры королевских военно-воздушных сил и находимся среди союзников. Здесь нам не может грозить никакая опасность.

— Ну, а если немцы окружат этот лес? — вышел из терпения Януш. — Если они начисто перебьют весь этот партизанский отряд, тогда что? Советую, господа, подчиниться. Вы находитесь в оккупированной стране. Вы как бы в плену…

— Мы находимся среди друзей, — отчетливо произнес блондин-идеалист.

— Разумеется, но… — Януш развел руками, — но моя миссия окончена. Больше мне нечего добавить. — И он обратился к партизану, который привел англичан: — Я кончил.

Тот звонко хлопнул себя по бедру.

— Ну, шагом марш, — скомандовал он англичанам. — Пошли.

У «барчуков» головы снова наклонились, как у двух китайских болванчиков.

— Good bye! [82] Прощайте (англ.). — произнесли они одновременно и вышли спокойным, ровным шагом из «арсенала».

Януш изложил содержание беседы с англичанами пожилому партизану, который казался ему наиболее рассудительным из всей этой компании.

Партизан выслушал его и тут же вышел.

Тогда Януш обратился к типу с бакенбардами, который продолжал стоять на страже у дверей:

— Моя миссия закончена. Можно идти домой?

— Погодите, — мрачно ответил тот и, к величайшему изумлению Януша, тоже вышел, оставив его одного среди хомутов и винтовок. Пропадал он довольно долго.

«Вечно теряешь время», — вздыхал Януш.

Наконец приплелся Збышек с бакенбардами и проговорил даже с некоторой грустью:

— Ну, теперь все. Больше вы никому не нужны.

Молодой партизан, смахивающий на медведя и решительно не желавший вступать в разговор, проводил Мышинского до того самого места, где он расстался со своей провожатой. Оттуда Януш шел уже один.

Дойдя до опушки, он остановился и посмотрел в сторону деревни. Люцина лежала тихая, словно необитаемая, под лучами осеннего солнца. За деревней снова тянулся лес, который предстояло пройти, чтобы попасть в Коморов.

Януш старался понять, почему не испытывает страха. Ведь его наверняка поджидала здесь не одна ловушка.

Встреча с лесными людьми вытеснила ощущение непосредственной опасности. Если там ничего с ним не случилось, так тут уж ему и вовсе нечего бояться.

Мышинский хотел уже двинуться дальше, как вдруг позади услыхал чей-то голос. Неторопливо оглянулся: он ощущал потребность собраться с мыслями, побыть в одиночестве, а женский голос выводил его из этого состояния.

Обернувшись, он увидел женщину, которая привела его на партизанскую базу.

— Уважаемый, — сказала она, — что же это они вас отпустили не по-христиански? Вы, верно, голодны, отмахали столько верст. Идемте-ка со мной. Загляните в мою хату.

Януш заметил, что на этот раз женщина — видимо потому, что отсутствовала подружка, выражалась вполне интеллигентно, ни в ее произношении, ни в лексиконе уже не было ничего вульгарного.

Он и сам не знал почему, но это произвело на него скорее отрицательное впечатление.

— А вы, видно, кончали школу? — сказал Януш.

— Ох, какая там школа… — отмахнулась она.

Януш не очень охотно, но все-таки последовал за ней.

Они шли в сторону Люцины. Дым над хатами поднимался прямо в небо.

— Какая превосходная погода, — заметил Януш.

— Чего же вы хотите? Осень. У нас всегда осенью благодать.

Это звучало крайне банально.

— Мужа нет, поехал в Варшаву, но мы с соседушкой («Наконец какие-то человеческие слова», — подумал Януш), но мы с соседушкой кое-что для вас приготовили. Я знала, что эти партизаны ничего вам не дадут.

— Кое-что они мне дали, — сказал Януш, но думал совсем о другом. Не о хлебе.

Дальше они шли уже молча. Деревня производила впечатление чистой, но очень бедной.

В третью хату от края они вошли одни. Никого не встретили по дороге, ни ребятишек, ни даже скотины. Ни одна собака не забрехала.

Они очутились в светелке, которая была довольно темной. Окна затеняли кусты и высокие деревья, росшие здесь возле хат, — вероятно, остатки леса.

— Я сейчас… — сказала хозяйка и скрылась в другой половине дома.

Януш сидел один. Он не хотел признаться себе, но партизанский лагерь произвел на него глубокое впечатление.

Большое впечатление произвели на него также англичане. Их наивное отношение к обстановке. Они непременно хотели попасть в Англию — а ведь ясно, что доставить их туда нет возможности.

«Пусть им кажется, что летят в Англию, — произнес он про себя. — А когда приземлятся в Саратове, так оно и будет».