Ярослав Ивашкевич - Хвала и слава. Том 2

Только теперь начнется жизнь, то есть борьба за что-то важное, неизмеримо важное — за самую его личность.

На минуту Януш остановился. Ему припомнилась история с брошюрой. Он так и не успел прочесть в ней ни слова, кроме фамилии автора на обложке. Даже не знал ее содержания, которому такое большое значение придавал Володя.

Где она теперь? В каком ящике стола? Он отложил ее куда-то вместе с ненужными заметками о военном походе и даже не помнил куда. Но где-то она лежит, наверняка лежит. Кажется, недавно он видел эту брошюру среди бумаг. Теперь надо будет ее найти.

Он ускорил шаг и шел теперь так стремительно, словно от прочтения ленинских статей о Толстом зависела его жизнь.

«Теперь все изменится», — думал Януш.

— У меня есть цель! — вслух произнес он.

Значит, все, что говорили люди, посвящавшие жизнь какой-то цели, не обман? Значит, можно верить и жить, а не только видеть во сне свою собственную жизнь?

— Скорее, скорее, — повторял он.

Он шагал теперь между вспаханным наделом и пустырем, на котором рос конский щавель. Высокие стебли — обиталище холода и сырости — заслоняли Януша со стороны большака, где могли проходить патрули и проезжать немецкие машины. Конский щавель сейчас, в полнолуние, отбрасывал густую и длинную тень, и крадущийся Януш воспользовался ею как прикрытием. Но заслон этот скоро кончился. Не успел Януш оглянуться, как оказался в чистом поле. Куда разумнее было бы поживее пройти напрямик к шоссе, пересечь его, подобраться к дому со стороны леса, садом, и, минуя двор, проскользнуть с черного хода. Но Януш так торопился отыскать брошюру, что даже не подумал о соблюдении подобных предосторожностей. Идя межой, он быстро достиг шоссе и зашагалвдоль кювета, спеша изо всех сил к аллее, ведущей к коморовской усадьбе.

Было уже очень поздно, ибо раздумья все-таки заняли немало времени. Месяц стоял высоко, и Януш чувствовал себя крайне утомленным. Почти весь день он провел на свежем, бодрящем осеннем воздухе. Давно уже так не ходил.

В том месте, где от главной дороги ответвлялась боковая аллея, ведущая в Коморов, примерно там, где упал раненый Янек Вевюрский, кто-то рванул его за руку и увлек в тень.

Это была Ядвига.

— Послушай! — выкрикнула она. — Беги. В доме немцы!

Януш окаменел. Он совершенно не понимал того, что сказала Ядвига.

— Хорошо, что ты пришел с этой стороны. Игнаца арестовали в лесу и посадили в машину.

— Как это? Приехали? Когда приехали?

— В сумерках. Ждут тебя. Беги.

— Но это какое-то недоразумение, — сказал Януш. — Мне надо домой. Ничего мне не будет.

И вырвался из рук Ядвиги. Она догнала его в аллее, тяжело дыша.

— Прямо рехнулся! Тебя же заберут. Игнац сидит в машине…

— Где Геленка?

— Не знаю… Спряталась. Убежала, когда приехали. Я не видела ее.

— То есть как? Ты не знаешь, где Геленка?

— Не знаю… Выбежала в сад. Должна была ждать тебя с той стороны.

— Немцы ее не видели?

— Не знаю. Я ждала тебя. Меня тоже хотели забрать, но я не далась. Отшутилась. Некоторые говорят по-французски. Я принесла тебе теплую шаль и немного денег. Больше у меня нет. Бери…

— Мне надо домой.

Он снова вырвался из рук не пускавшей его Ядвиги. Помчался вперед, в прорезанную белыми прогалинами тьму аллеи, показываясь не поспевавшей за ним женщине в просветах между тенями деревьев. У нее кололо сердце, одолевала одышка. Наконец она остановилась. Следила за его стремительным отлетом, не в силах двинуться с места. Заломила руки и тяжелым взглядом провожала уходившего человека.

— Дважды в жизни он так спешил, — часто рассказывала она потом каждому, у кого была охота ее слушать, — на венчание с этой своей Зосей и тогда, к этим немцам.

А Януш почти вбежал в ворота. У ворот стоял черный автомобиль, охраняемый часовыми, но немцы не задержали Януша. Никто не задержал его и когда он торопливо шел по двору. Только со стороны служб и риги донесся какой-то шепот. Это наверняка было предостережение.

Он стремительно вошел в сени, затем в комнату — нижнюю, что слева от сеней.

Прежде чем увидеть немцев, Януш заметил, что на письменном столе все перерыто, начатое утром письмо исчезло, а его бумаги свалены беспорядочной кучей на полу. На самом верху — он увидел это отчетливо и вместе с тем как во сне — лежала пожелтевшая брошюра с надписью «Ленин». Брошюра 1920 года.

Януш поднял глаза и увидел стоявшего за столом немца в каске.

Немец шутовски отдал честь.

— Мы долго ждали вас, — произнес он очень спокойно. — И что же это вы, господин граф, поделывали в лесу? Да еще так далеко?

«Значит, за мной, — решил Януш, — не за Геленкой».

— А почему вы думаете, что я был далеко? — спросил он.

— Потому, что мы долго ждали, — проговорил с раздражением гестаповец, стоявший за столом.

Януш не обращал внимания на то, что говорил немец. Ему хотелось наклониться к брошюре Ленина и прочесть подзаголовок. Действительно ли это была брошюра о Толстом? Но на обложке не было ничего говорящего о содержании книжечки. Януш потянулся за ней.

И тогда немец крикнул:

— Hände hoch! [85] Руки вверх! (нем.).

Мышинский не послушался приказа. Наклонился над кучей бумаг и схватил брошюру. Поднес ее к своим близоруким глазам, перевернув титульную страницу.

Немец взбесился.

— Hände hoch! Hände hoch! Hände hoch! — истерически завопил он.

Януш поглядел на него со страхом, но словно на какое-то непонятное животное, и поднял обе руки. В левой он держал брошюру.

Вдруг он почувствовал, как сзади его обхватывают чьи-то сильные руки и начинают обшаривать сверху донизу. Послышалось саркастическое хихиканье, и рука обыскивавшего вытащила из заднего кармана брюк Януша блестящий английский револьвер.

«Забыл! — подумал Януш. — Совсем забыл, надо было выбросить где-нибудь по дороге. В траву или под деревом… Теперь пропал».

— Na, — послышался голос обыскивавшего, — da haben wir ein kleines nettes Spielzeug gefunden. Es stammt — glaube ich — aus dem Walde… [86] Ага, вот мы и нашли игрушечку. Она, я думаю, из леса (нем.).

Немец, находившийся за спиной у Януша, бросил револьвер на стол. Голос того, что обыскивал, напомнил Янушу голос Шельтинга. И перед его взором возник образ давнего, прекрасного Гейдельберга. Он обернулся.

— Ruhig, sonst schiesse ich! [87] Не двигаться, а не то получишь пулю! (нем.). — завопил немец, стоявший против Януша, явно теряя самообладание. Он наверняка никогда еще не встречался с подобной наглостью у людей, которых обыскивал.

Позади Януша стоял высокий, молодой, очень красивый гестаповец.

«Ничего общего с Шельтингом, — подумал Януш, — только акцент такой же. Очевидно, тоже родом из Гейдельберга».

И, придав своему голосу подчеркнуто любезный тон, он обратился к гестаповцу с вопросом: