Ярослав Ивашкевич - Хвала и слава. Том 2

— Сожжено много деревень, — сказала Ройская на великолепном немецком языке.

Летчик внимательно взглянул на нее. Это был светлый блондин, слегка рыжеватый и веснушчатый, с бесцветными, прозрачными глазами. В его лице, удлиненном, с тонкими чертами, было, однако, что-то дегенеративное. Реплика Ройской, ее отличное немецкое произношение, видимо, заинтересовали его, но он не проронил ни слова.

— Бои шли где-то в Восточной Пруссии, — сказал Валерек, то и дело перескакивая с немецкого на польский. — Что за бессмыслица вся эта война — сплошная нелепость! Как можно было думать, что мы в состоянии сопротивляться такой мощи?

Тут вмешался Анджей:

— Думали, что это не такая уж большая мощь.

Валерек с презрением взглянул на него.

— Смотря кто думал.

— Наши командиры, наши вожди.

— Разве что.

Они говорили по-польски. Немец переводил взгляд с Анджея на Валерека. И снова на Анджея. Он словно сравнивал их. Впрочем, в этом не было ничего удивительного — каждому бросалось в глаза их сходство. Только у Анджея глаза были светлые, иногда казались совсем голубыми, а иногда серыми. Глаза Валерека были темные и угрюмые, а сегодня как-то особенно неспокойные. Анджей тоже всматривался в своего красавца родственника. Его поразило беспокойство и лихорадочный блеск в глазах Валерека, когда он смотрел то на мать, то на этого равнодушного и антипатичного немца.

Ройская, видимо, тоже почувствовала беспокойство сына.

— Тебе незачем было бояться, ты ведь знаешь, что я всегда справляюсь.

— Но у вас здесь слишком много народу.

— Что поделаешь, это скитальцы, не могу же я их выгнать.

— И много их здесь?

Ройская молчала.

— Во дворе их много?

— Много. Посмотри сам.

— И в доме тоже есть?

Ройская не ответила на этот вопрос.

Окна гостиной выходили в парк, отсюда видны были ворота и клумбы перед домом. И хотя кусты и деревья заслоняли ворота, пани Эвелина заметила бричку, въезжавшую во двор. Она испуганно поднялась. Но было уже поздно. Валерек проследил за ее взглядом и успел рассмотреть и коляску, и фигуру женщины, вышедшей из нее.

— Те-те-те, — сказал он и тоже встал. — Простите, — обратился он к офицеру, — но тут приехала одна особа, которая меня очень интересует. Извините, пожалуйста, — повторил он и шмыгнул в переднюю.

Приехавшая стояла у вешалки и высвобождалась из платков и пальто. Это была Кристина.

— Кристя, ради бога, что тебя сюда привело? — игривым тоном произнес Валерек.

Кристина так и застыла на месте.

— А где пребывает твой достопочтенный супруг? — иронически спросил Валерек.

Пройдя, он внезапно обнял ее и, прежде чем Кристина успела крикнуть, поцеловал ее в губы. Потом отступил и сердечно расхохотался, словно это была лучшая в мире шутка.

— Как ты смеешь, — сказала Кристина.

Но тут же овладела собой. Сняла пальто и спокойно спросила:

— Где тетя?

— Принимает в гостиной немецкого офицера, — сказал Валерек.

— Что за вздор! — Кристина прошла в гостиную.

Там она и в самом деле застала Ройскую в обществе Анджея и немецкого офицера.

— Тетя, я к вам на минутку, — не здороваясь ни с кем, сказала Кристина.

Ройская встала и торопливо вышла вслед за гостьей. Перепуганная Кристина пробежала через столовую в буфетную и только там схватила тетку за руку. Она смотрела ей в лицо со страхом, растерянно, вряд ли это было вызвано всего лишь неожиданной встречей с экс-мужем.

— Тетя, — заговорила она, — мой муж вернулся после сражения в Пруссии. Сейчас он у меня и не знает, как ему быть, я приехала к вам за советом.

— Он был офицером?

— Да, капитаном.

— Плохо, — сказала Ройская. — Впрочем, не знаю, столько всего рассказывают беженцы, что если всему верить…

— Но я встретила здесь Валерека. Это дурной знак.

— Знаешь, Кристина… — начала Ройская.

— Простите меня, тетя, но я действительно очень испугалась. Он не оставит меня в покое.

— Прежде всего он не должен знать, что твой муж вернулся.

— Так он с немцами… — Кристина как обычно не договорила до конца.

— Ничего не знаю. Вижу его впервые с начала войны. Но приехал он с этим немцем.

— Как? Он приехал сюда с немецким офицером?

— Да.

— Он уже приехал с немецким офицером? Откуда?

Ройская пожала плечами.

— Наверно, из Седльц. Ведь он в Седльцах живет.

— Уже спелся… — Кристина вздрогнула. Потом, надевая перчатки, которые комкала в руках, добавила:

— Раз так — исчезаю немедленно.

— Погоди хоть немного, — сказала Ройская, — ведь из такой дали приехала.

— Нет, нет, не останусь. Я и так его испугалась, а если он еще…

И через столовую быстро вышла в прихожую. Но там ее уже ждал Валерек.

— Куда ты так спешишь? — серьезно спросил он. — Подожди минутку.

— Не могу.

— Почему? Пожар, что ли?

— Мне надо возвращаться.

— Ведь твой уважаемый супруг, кажется, не ждет тебя?

Кристина надевала пальто и повязывала платок. Она не ответила.

— Твой муж в армии? Верно? — наседал Валерек.

— Ну, конечно, — подтвердила Ройская, вышедшая за ними. А потом тихо сказала Валереку: — Чего надо здесь этому немцу? Зачем ты его сюда привез?

— Ах, зачем? Увидите зачем. Он еще нам пригодится. Впрочем, весьма порядочный человек.

— Ты видел, как он заинтересовался, когда я заговорила о бомбежке?

— Ну в самом деле, мама, это пустяки. Каждый военный обязан выполнять приказы своего начальства.

— Забирай его, и немедленно! — грозно сказала Ройская.

Валерек с удивлением посмотрел на мать. Он давно уж не слышал подобного тона.

— Пожалеете, мама, — шепнул он.

— Пожалею или не пожалею — убирайтесь отсюда!

Она оглянулась, но Кристины уже не было: она побежала к своей бричке.

Ройская взяла Велерека за рукав, потянула в угол передней. И там зашептала ему жарко, торопливо, сильно заикаясь от волнения:

— Помилуй, видишь, как тебя люди боятся? Ты что, с ума сошел?! Годами у меня не появлялся, а тут вдруг пожаловал с немцем. Где ты с ним спелся? У тебя что, совести совсем нет, так ко мне являться! Кристина вылетела, словно ошпаренная, тебя увидев. Анджея вон трясет всего…

Красивое лицо Валерия исказила гримаса.

— Ну, этого-то щенка я запомню, — сказал он.

Пани Эвелина не обращала внимания на его лицо.

— Убирайся отсюда немедленно, и чтобы я тебя здесь больше не видела. Дом пока еще мой, и я могу здесь распоряжаться. Мне стыдно за тебя!

Валерек едва заметно усмехнулся и вдруг взял руку матери и поцеловал.

Ройская остолбенела.

— Мама, я знаю, ты считаешь меня каким-то чудовищем. Хорошо, пусть я чудовище. Но неужели тебе не приходит в голову, что я и в самом деле мог о тебе беспокоиться? Что я в самом деле подумал: «Лучше съездить туда с каким-нибудь немцем, вдруг там творится что-нибудь недоброе?» Понимаешь ты это, мама? Я хотел защитить тебя.