Ярослав Ивашкевич - Хвала и слава. Том 2

— Очень тебе благодарна, — сказала Ройская уже гораздо мягче. — Но ты хорошо знаешь, что я и сама могу за себя постоять. Я давно уже перестала быть сентиментальной гусыней.

— Ну, положим, сентиментальной гусыней ты никогда и не была, — возразил Валерий с убеждением.

— Ты меня не знаешь, проговорила мать уже совсем мягко, — не знаешь и никогда не хотел узнать. Но все равно, забирай отсюда своего немца. Уезжайте, уезжайте.

— Хорошо, — Валерек еще раз склонился к руке матери, — сейчас уедем. Но если тебе что-нибудь понадобится, если тебе будет грозить опасность… Ведь тебя такие люди окружают, никогда не знаешь, чего от них ждать. Этим безумцам всякое может прийти в голову. Ведь уже ясно: все кончено. Теперь мы полностью зависим от немцев. Будь осторожна. И чуть что… сейчас же ко мне в Седльцы.

— Хорошо, хорошо, — лишь бы отделаться, ответила Ройская. — Еще увидим, как все утрясется.

— Все уже утряслось. Без всякого сомнения, — твердо заключил Валерий. — Но действительно пора ехать. Кто здесь еще у тебя?

— Но, право же, никого. Оля с Анджеем. Больше никого.

В эту минуту, словно нарочно желая уличить Ройскую во лжи, в передней появилась Геленка. Она разрумянилась на свежем сентябрьском воздухе, волосы рассыпались по плечам. Увидев Валерия, она остановилась.

— Ну, и Геленка с матерью, — добавила Ройская, словно заканчивая предыдущую фразу, но при этом покраснела.

Валерек протянул Геленке руку. Геленка нерешительно поздоровалась с ним.

— Вижу, вижу, — проговорил Валерий, — вижу, что это Геленка, хоть она и очень изменилась. Взрослая девушка стала, — добавил он, обратившись к матери, — и очень красивая девушка.

— На отца похожа, — заметила Ройская, лишь бы что-нибудь сказать.

Валерек усмехнулся.

— Пожалуй, немного. Но только гораздо красивее.

Он в упор бесцеремонно рассматривал девушку.

— А я и не знал, что вы здесь, — продолжал он.

— Да, приехала, — сказала Геленка, — и, наверно, останусь здесь на некоторое время…

Она прервала фразу, заметив по лицу Ройской, что та велит ей молчать.

В эту минуту в дверях гостиной появился немецкий офицер: За ним с неопределенным выражением лица следовал Анджей. Офицер перешел на французский, говорил с очень твердым акцентом.

— La guerre est finie [64] Война окончена (франц.). , — сказал он. — Я убеждаю этого молодого человека изучать немецкий язык. Как мало людей знают немецкий! — добавил он, глядя на Валерия. — Ну как, едем? — спросил он по-немецки.

— Да, да, — подтвердил Валерек, демонстративно не отрывая глаз от Геленки, — едем.

— Мне было очень приятно, — обратился офицер к Ройской. — Надеюсь, вам не потребуется наша помощь. Но если… Впрочем, не знаю, долго ли я пробуду в Седльцах.

Ройская ничего не ответила и молча подала офицеру руку — на этот раз она вынуждена была это сделать. Валерек попрощался со всеми с необычной для него сердечностью. И это встревожило Анджея. Ему сразу вспомнились каникулы. Но Валерек похлопал его по спине и сказал дружески:

— Ну, ну, держись, Анджей. И выкинь из головы всякие глупости!

Провожая гостей на крыльцо — даже сейчас он не мог пренебречь установленным обычаем, — Анджей думал: «Если он упреждает, чтобы я не думал ни о каких глупостях… значит, наверняка уже где-то есть такие, которые о «глупостях» думают».

— La guerre est finie, — повторил немецкий летчик, усаживаясь в вездеход и дружески махая рукой стоящему на крыльце Анджею.

Анджей не выдержал.

— Vous le croyez, monsieur [65] Вы в этом уверены, мсье? (франц.). , — сказал он.

Большое сомнение слышалось в его голосе.

Валерек хотел было что-то сказать, но вездеход рванул с места, и он так и отъехал с открытым ртом.

«Не к добру этот приезд», — подумал Анджей, но тетке ничего не сказал.

— О чем вы говорили в гостиной? — спросила пани Эвелина, когда Анджей вернулся в комнату.

— Уговаривал меня изучать немецкий язык, только и всего! — ответил Анджей.

Однако пани Эвелине показалось, что Анджей что-то скрывает.

Сентябрьское утро выдалось погожее, но совсем уж осеннее. У крыльца стояла повозка, щедро устланная соломой и выложенная мешками. Пара добрых гнедых, запряженная в повозку, выглядела внушительно. «Слишком внушительно», — утверждал скептик Анджей. Но пока что в Варшаву возвращались немногие, и Спыхала уверял, что им не угрожает опасность лишиться лошадей и даже не придется подвозить путников.

Вещей у них не было. Все чемоданы Оли и Геленки остались в пропавшем автомобиле. Анджей не взял с собой из Варшавы ничего, поскольку шел пешком. Спыхала садился в автомобиль Ройской в чем был. Только Ромек захватил кое-какие пожитки. Ну и, конечно, были в повозке две корзинки со съестными припасами в расчете не только на дорогу, но и на первые дни жизни в Варшаве. Кто знает, как там сейчас с едой, вероятно, туго.

— Все это выглядит очень романтично, — сказала Геленка, стоя на крыльце и глядя на запряжку, — но не лучше ли было бы одолжить у тети машину и прибыть в Варшаву на машине? Доехали бы за два часа.

Анджей, поправляя под сиденьем мешки с овсом, сказал:

— Тебе хорошо говорить — машина, машина! Конечно, лучше было бы, но для машины нужен бензин, а у тети бензина уже нет. Достать где-нибудь по дороге — об этом не может быть и речи. Откуда сейчас взять бензин? Что уцелело, то немцы наверняка забрали.

— Действительно, — сказала Геленка без улыбки. — Иногда ты рассуждаешь вполне логично.

— Ну, Геленка, едем с нами, — сказал Ромек, усаживаясь на соломенных козлах.

— Знаешь, что-то нет охоты, — ответила Геленка. — Уж очень скучная будет поездка…

— Боюсь, как бы она не оказалась слишком веселой, — заметил Анджей.

Геленка пожала плечами.

— Тетя тоже уговаривала меня ехать, — вдруг сказала она как-то многозначительно, — но мама не согласилась. Она непременно хочет, чтобы я осталась.

Ребята не обратили внимания на ее слова, но Геленка вздохнула как-то так по-взрослому, что Анджей, бросив укладывать корзины, испытующе взглянул на нее.

— Что это ты такая сентиментальная? — спросил он, хмуря брови.

— Знаешь, ты себя так ведешь, словно на пикник собрался, в лес, — неприязненно сказала Геленка. — Этакое ребячество.

— Ребячество оно ребячество, — сказал Ромек, — но что все это может кончиться уходом в лес {60} 60 Стр. 260. ... уходом в лес... — то есть участием в вооруженной партизанской борьбе. — это точно.

Анджей задумался. Это старинное выражение, попахивающее романтизмом и жеромщиной {61} 61 ... попахивающее... жеромщиной... — В творчестве выдающегося польского писателя Стефана Жеромского (1864—1925) заняла видное место тема национальных восстаний (прежде всего восстания 1863 г.), героизма и трагической судьбы повстанцев (сборник «Расклюет нас воронье», 1894; повесть «Верная река», 1912 и т. д.). , которая ему так претила, приобретало новое значение.