Ярослав Ивашкевич - Хвала и слава. Том 2

Спыхала сказал недовольно:

— Где вы запропастились? Мы ждем вас. Яичницу хотите? Разумеется, — ответил Ромек. — И вдобавок по три десятка яиц на каждого!

— Прости, мама, — Анджей поцеловал матери руку, — мы задержались в усадьбе. Навестили немчуру в их резиденции, представляешь? Этот визит занял у нас немного времени. Ты беспокоилась?

— Сам понимаешь, — сказала Оля, — очень беспокоилась.

И тут же сердце ее болезненно сжалось: она ведь даже не заметила отсутствия сына.

Едва только повозка, увозившая Олю и Спыхалу из Пустых Лонк, исчезла за воротами парка, с противоположной стороны снова появился вездеход и, описав круг, остановился у крыльца. На этот раз Валерек приехал один.

Ройская встретила его холодно.

— Дай мне поесть, мама, — сказал Валерий, — я дьявольски голоден.

Ройская провела сына в столовую. Наскоро собрала на стол, подав, что осталось из приготовленного на дорогу.

Уже за столом она сказала:

— Я ведь просила тебя не появляться здесь.

Валерек как-то даже растроганно взглянул на мать.

— Я помню это, мама, и не приехал бы, если бы у меня не было к тебе важного дела.

— Какого именно? — спросила Ройская.

— О, сейчас, сейчас… А Голомбеки уехали? Что-то их не видно.

— Так это дело к Голомбекам?

— Да нет же. Спрашиваю о родственниках. Я как будто видел на крыльце Геленку.

— Да, Геленка в Пустых Лонках.

— А Оля? Упорхнула с паном Спыхалой?

— Перестань, — сказала Ройская. — До чего же ты несносный, все такой же! Что же это за дело?

— «Все такой же», — вздохнул Валерек. — А помнишь, мама, как ты не хотела взять меня в Одессу? Какое трогательное воспоминание.

Ройская мягче взглянула на сына.

— Помнишь, мама? Ведь тогда я не был «все такой же», я был другой. И ты считала меня тогда своим сыном.

— А разве теперь я не считаю тебя своим сыном?

— Как знать? Пожалуй, твое отношение ко мне совершенно переменилось.

— Да ведь и ты изменился.

— Но не мое к тебе отношение. Ну, да что об этом говорить… Как есть, так и есть.

— Могло бы сложиться иначе, — с грустью сказала Ройская.

— Возможно, но не сложилось. Наибольшая житейская мудрость заключается в том, чтобы мириться с фактами. Пожалуйста, отрежь мне еще полендвицы.

— Похоже, что ты не ел дня два.

— Я голоден. Сентябрьское утро обостряет аппетит. А если бы еще поохотиться…

— Не вздумай только приводить сюда немцев на охоту!

— Нет, нет… Здесь я больше не появлюсь. Я как раз приехал попрощаться.

— Попрощаться? Со мной? Почему?

— Я место получил, довольно далеко отсюда. В Пулавах. Предложили быть управляющим несколькими имениями.

— В Пулавах?

— Под Пулавами.

— На немцев будешь работать?

— А как ты себе представляешь? Не могут же они допустить, чтобы имения оставались без присмотра. Им же нужен кто-то ответственный.

— И доверенный, — иронически добавила Ройская.

— Вот-вот… Ты нашла точное слово. И доверенный. Кому можно доверять. В конце концов, это и для поляков важно — нельзя допустить развала сельского хозяйства…

— Но ведь ты как будто не слишком разбираешься в сельском хозяйстве.

— Что ты, мама. Ведь это моя специальность.

— А… не знала.

Ройская хотела взять тарелку, стоявшую перед Валереком, но он схватил ее обеими руками.

— Подожди.

— Я хочу сменить тарелку, вот фрукты. Замечательные сливы. — Она пододвинула сыну корзинку.

— Гордишься своим садом.

— Сад в самом деле хорош, — улыбнулась Ройская. И вдруг смягчилась. Положила ладонь на руку сына. — Ну, — спросила она, — почему ты бежишь из Седльц?

Валерек отшатнулся.

— Бегу? Зачем мне бежать? Я же сказал, что мне дают прекрасную должность. А что в Пулавах… так ведь, господи, это совсем недалеко.

— Боишься, что нас здесь слишком хорошо знают? — невольно перейдя на шепот, спросила Ройская.

Валерек замолчал и посмотрел на мать. Молчал долго. Потом принялся за сливы.

— Действительно, замечательные, — сказал он. — Сладкие, как мед. Дай мне немного этих слив для моей малышки.

— Ну конечно, сейчас же велю тебе дать.

— Я надеюсь, мама, что ты присмотришь за ней. Я не беру с собой в Пулавы ни жену, ни дочь.

— Почему?

— Как сказать? Возможно, в Седльцах им будет спокойнее.

— Спокойнее?.. Или безопаснее? — спросила пани Эвелина. Валерек съел еще одну сливу.

— Лучше всего было бы, если бы ты взяла Зюню к себе. Надеюсь, она здесь не помешает…

— Ну конечно, могу взять. Это моя единственная внучка.

— Вот именно. Если что случится, жена привезет ее к тебе. И ты позаботишься о ней?

— Странные ты вопросы задаешь.

— Так ведь жизнь стала очень странной. Когда еще немецкая власть утвердится.

— Полагаешь, она утвердится?

— Ну а как же иначе? Немцы победили! Ты, кажется, об этом забываешь. При такой организационной основе, как их партия, как не победить.

— Оставим эту тему.

— Ладно, оставим. Ты еще убедишься.

— Возможно. — Ройская позвонила прислуге и велела упаковать корзину слив для пана Валерия.

— Выпроваживаешь меня! — засмеялся Валерий. — А ты из этих слив еще ничего не делала?

— Из нынешнего урожая — еще нет. Но водки, если хочешь, могу дать, — примирительно сказала Ройская.

— Ох нет. Если трудно, то не надо. К тому же я за рулем, лучше не пить.

— Это твоя машина?

— Сельскохозяйственного управления. Все равно что моя.

Ройская пожала плечами.

— Ах, да, — спохватился Валерек, — дай мне, пожалуйста, фотографию твоего отца.

— Фотографию моего отца? Зачем тебе?

— Ну, а почему бы нет? У тебя ведь две. Одна на камине, другая в альбоме. Пожалуйста…

Ройская пристально посмотрела на сына.

— Что? Уже поговаривают?

— Вовсе нет. Просто мне хотелось бы иметь этот портрет. Дедушка на нем такой красивый.

Ройская ушла к себе. Потом вернулась с портретом в зеленой бархатной рамке. Высокий, худощавый джентльмен с бакенбардами выглядел на снимке очень эффектно. Прежде чем отдать фотографию сыну, Ройская пристально взглянула на него.

— Бери, — сказала она, отдавая портрет Валереку.

— Дедушка был очень представительный, — сказал Валерек. — Эти бакенбарды великолепны. Вылитый Александр Второй. Правда ведь, он был похож на Александра Второго?

— Не знаю, не думала об этом.

Пани Эвелина не садилась за стол. По всему было видно, что ей бы уж хотелось положить конец этому сыновнему визиту.

— Дедушка был блондином? — спросил Валерек.

— Конечно, светлым блондином, — заверила Ройская.

— Настоящий нордический тип, — заключил Валерек, все так же не спуская глаз с фотографии.

Ройская иронически улыбнулась.

— Геленка на него похожа.

Валерек вскочил.

— Геленка? Почему Геленка? Ах, да, она ведь его правнучка. Родственное сходство обычно так далеко не распространяется.