Муа Мартинсон - Мать выходит замуж

Другое дело Ханна. С ней все было ясно. Ни дочь мелочного торговца, ни дочь старшего работника никогда не выбирали девочку с крысиным хвостиком на затылке, в длинной юбке и дурацкой кофте.

Когда подошла очередь дочки старшего работника, она выбрала меня.

Стоило Ханне попасть в круг, как она сразу смущалась, становилась неповоротливой и неловкой. Стишок успевали пропеть почти до самого конца, прежде чем она, бывало, опомнится. А дети меж тем кричат что есть сил:

— Выбери кого-нибудь, Ханна, выбери кого-нибудь!

И только в самый последний момент, когда произносилась последняя строчка стишка, она наконец решалась и всегда тащила в круг меня.

В школе учились дети, одетые почти так же бедно, как Ханна. С какой жадностью и мольбой смотрели они на тех, кто ел хлеб с маргарином или ливерную колбасу, — например, на дочку торговца. А Ханна даже и этого не смела: она не смотрела ни на богатых, ни на бедных, ни на кого, с кем она не была так же близко знакома, как со мной. Но даже и меня она иногда побаивалась.

Однажды с ней случилось действительно что-то ужасное. В перемену она забыла сходить куда следует, и ей уже в самом начале урока надо бы попроситься выйти. Но она не посмела.

Я заметила, что у нее что-то произошло, и прошептала:

— У тебя зубы болят?

Она отрицательно мотнула головой.

— Надо писать, а не шептаться, — сказал мой кумир у доски.

Фрекен была очень строга со мной, значительно строже, чем с другими детьми, но вознаграждала меня тем, что была со мной гораздо сердечнее, чем с ними. Поэтому меня не огорчали ее выговоры. Помнится, я даже любила их: было приятно, что она обращает на меня внимание, пусть даже ругает. Больше я на Ханну не смотрела и начала прилежно писать. Вдруг Ханна вскочила, невнятно пробормотала несколько слов, и тут мы все услышали, как что-то потекло.

Фрекен покраснела.

— Выйди, Ханна, — сказала она и строго посмотрела на тех, кто посмеивался и проявлял излишнее любопытство. — Продолжайте писать.

Ханна побрела к выходу. А мы писали и писали, между рядами ходила фрекен и наблюдала за нами. Дверь осталась открытой, но, если бы Ханна снова тихонько вошла в класс, мы все равно не посмели бы взглянуть на нее.

Урок кончился, а Ханна так и не пришла.

Я сразу же побежала ее разыскивать. Никто не захотел мне помочь. Ребята стояли группками и хихикали, а один мальчик крикнул мне вдогонку, что Ханна пошла домой за сухими штанами.

— У нее нет других штанов! — злорадно заорала дочь старшего работника.

Но я даже не слышала их насмешек. Меня душило отчаяние. Я была уверена, что Ханна умерла. Я не слышала звонка и убегала все дальше от школы, шарила в кустах около уборной, ползала по глубокой канаве. Долго бродила я по проселку и кричала, а потом спросила у встречного мужчины, не видел ли он девочку в длинной юбке и с маленькой косичкой. Нет, он не видел, но если я из школы, то звонок уже давным-давно был. Я изо всех сил помчалась обратно. Может, Ханна вернулась за время перемены?

Потная, раскрасневшаяся, я вбежала в класс, когда все ребята уже сидели на местах, держа перед собой грифельные доски. Но я никого не замечала, даже учительницу, я видела только, что моя скамейка пуста и Ханны нет.

— Садись на место, Миа. Возьми доску и списывай цифры.

Я машинально повиновалась, достала свою доску и замерла, уставившись в одну точку. Учительница больше ничего не сказала. Она даже не подошла ко мне посмотреть, написала ли я что-нибудь, и ни слова не спросила о Ханне. И вдруг я начала ненавидеть учительницу. Минут через десять я уже ненавидела ее так сильно, что мне хотелось вскочить, царапать ей лицо и щипать до тех пор, пока она не попросит меня разыскать Ханну, сходить в богадельню и узнать, не пришла ли она домой. Ханна наверняка лежит мертвая у железнодорожного переезда, где однажды нашли ребенка и где как-то задавило крестьянина из чужого прихода. А может быть, ее загрызла собака из сада торговца, мимо которого ома ходит домой? Ведь собака такая огромная и злая, что о ней даже писали в газете «Эстгётен»!

Я сидела молча, все больше распаляясь ненавистью к недавно горячо любимой учительнице за ее равнодушие к несчастью Ханны. Я знала, как боялась Ханна собаки торговца, и часто провожала ее мимо сада, — я-то нисколько не боялась собак с гладкой шерстью. А эта была гладкая, как теленок. Зато как я боялась собак с длинной шерстью! Представляю, как страшно было Хание возвращаться той дорогой. А фрекен хладнокровно разгуливает по классу да еще сердится на Ханну за то, что с ней стряслось.

Я твердо решила, что, как только кончится урок, пойду снова искать Ханну и не вернусь в школу до тех пор, пока не найду ее. Прозвенел звонок, а моя грифельная доска была чистой — я не написала ни одной цифры и так спешила, что бросила доску прямо на скамью, где она и осталась, свидетельствуя о моей небрежности.

Но только я собралась бежать, раздался голос фрекен:

— Подойди-ка сюда, Миа, я хочу поговорить с тобой! А вы, дети, выйдите!

Я остановилась. Ненависть еще пылала во мне, но этому голосу нельзя было не подчиниться. Я так резко повернулась в дверях, что столкнулась с девочкой и расшибла ей нос. Девочка разревелась. Сама я даже не почувствовала боли, хотя щека еще несколько дней после этого оставалась синей и долго болела.

— Как это случилось? — спросила учительница.

Девочка только всхлипывала. Я же считала, что она сама виновата: все, кто плачет да еще жалуется, — сами виноваты.

— Кровь идет из носа? — снова спросила фрекен.

Боже милосердный!.. Я молча топталась на месте, а девочка захныкала:

— Кажется, идет…

Я подняла передник и довольно сильно провела им по ее носу.

— Не идет! — закричала я. — Пойдем к насосу, смочим холодной водой! — И я потащила ее в коридор.

Нос все-таки был в плачевном состоянии. Фрекен тоже пошла с нами — проверить, не кровоточит ли он; и мне пришлось просить у девочки извинения.

— Нужно обязательно извиняться, если сталкиваешься с человеком, — сказала фрекен серьезно.

— Извини меня, — пробормотала я, дрожа от злости и нетерпения. Всякий извинился бы на моем месте.

Мы с фрекен молча вернулись в пустой класс.

— Миа… — Фрекен посмотрела на меня и снова замолчала. Молчание длилось довольно долго.

— Я пойду, — наконец не выдержала я.

— Куда?

— Искать Ханну. Она теперь уж, наверно, мертвая. Ее переехал поезд или искусала собака Хольмста.

— Ты считаешь, что Ханна правильно поступила? И, по-твоему, хорошо, что она не вернулась в класс?