Муа Мартинсон - Мать выходит замуж

Настали печальные дни жизни у бабушки. Прежде всего она пожелала вывести из моей головы вшей, но это ей так и не удалось. Она с трудом держала частый гребень своими изуродованными ревматизмом руками, то и дело роняя его, и так рвала мои волосы, что я всякий раз плакала. Каждый вечер приходилось ложиться в восемь часов, потому что в это время укладывался ее старый, всегда усталый муж. Сгорбленный, бледный и тощий, он был так молчалив, что за все время, кажется, не сказал мне ни слова, но почти каждый день дарил два эре. Видно, он всякий раз забывал, что уже кое-что дал мне.

На дворе еще светило солнце, а мне приходилось ложиться и слушать, как жалуются и пыхтят, укладываясь в свою большую кровать, старики и как они наконец начинают храпеть. Труд и старость так согнули их, что они не переставали жаловаться даже во сне. А с улицы доносились крики ребят, спать совсем не хотелось, и жизнь казалась невыносимой.

Иногда я тихонько вставала и открывала бабушкину коробку с газетными вырезками. Целый ворох вырезок из газеты «Эстгётен»: заметки, подписанные «Лассе из Бровика», песенки Безутешного Иеремии и другие забавные вещи.

Одна очень печальная песня начиналась так: «Удел батрака — всю жизнь быть рабом, от колыбели до самой могилы…» Бабушка и ее старик были батраками, но ведь рабы, я знала, должны быть обязательно черными. Поэтому я никак не могла понять этой песни. Бабушкин брат освобождал рабов, они были черные, как сажа. Я видела рабов в воскресных газетах.

В коробке лежали также учебники моего отчима, рваные и грязные. В учебнике естествознания была нарисована стеклянная колба и описан опыт, очень меня заинтересовавший. За неимением ничего более подходящего, я попыталась сильно взболтать мыльную воду в единственном бабушкином графине, надеясь достичь обещанного в учебнике результата. Опыт не удался, а бабушка сильно отругала меня. В «Истории Швеции» — так называлась другая книжка — я прочла о короле, который «умер от дурной болезни». Да, так оно и было на самом деле. К бабушке часто приходила высокая рыжая старуха, которая все время болтала о королях. По словам старухи выходило, что все короли были ужасные люди. Все они болели страшными болезнями, а один король даже умер от «вшивой болезни». «Его завернули в простыню, — говорила она. — Фи, подумай только, в белую простыню за пять эре!»

Да, в учебнике так и было написано: «скончался от дурной болезни». Уж, разумеется, из всех болезней «вшивая» была самой дурной, ею-то и болел король. Может быть, и мне суждено схватить «вшивую болезнь», если мать не скоро поправится? «Завернули в простыню…» Я ложилась на кровать и пыталась завернуться в грубую бабушкину простыню, но ничего не выходило: наверно, нужно, чтобы кто-нибудь помог.

— Что ты там возишься? — спрашивала бабушка. Старик продолжал храпеть, а она сползала с кровати, отбирала у меня коробку с вырезками и грозила отослать домой, если я не буду хорошо вести себя. Я притворялась испуганной, хотя только об этом и мечтала. Но мне все-таки не хотелось, чтобы бабушка узнала мои мысли, это очень бы ее огорчило. Я снова ложилась в кровать и обещала сразу уснуть, лишь бы только она не сердилась и не отсылала меня домой.

Все это было не так страшно, если бы не рыжая старуха, которая приходила почти каждый день. Она советовала бабушке кормить меня заплесневелым хлебом, потому что от него человек становится сильным, и обязательно колотить один раз в день, потому что так написано в библии. А потом она принималась выкладывать истории про своих королей так, будто была хорошо с ними знакома. На стене у бабушки висели портреты нескольких королей и прекрасной принцессы с высокой «викторианской» прической. Все красивые и благородные женщины носили такую прическу, хотя рыжая старуха уверяла, что ее делают только «гулящие», которые шатаются по ночам в норчёпингском парке.

Мне такая прическа нисколько не нравилась. Она была совсем гладкая, а я всегда мечтала о вьющихся волосах.

Бабушка никогда не кормила меня заплесневелым хлебом и, как только убиралась рыжая старуха, давала большой кусок хлеба с маслом.

— Да хранит тебя бог, дитя, — говорила она, и руки ее дрожали. — Не приведи тебе господь перенести столько невзгод, сколько их выпало на мою долю.

— Почему эта тетя так не любит детей? — спрашивала я.

— У нее их никогда не было, понимаешь? Она много перенесла в жизни горя и думает теперь, что стала хорошим человеком только потому, что ей пришлось так худо. Вот почему она хочет, чтоб и детей мучили зря… От голода люди становятся злы, как собаки… Ешь-ка свой хлеб.

На стене, как раз над моим диваном, висят фотографии капитана и трубочиста. Трубочист гораздо красивее. Густые кудрявые волосы, большой нос с горбинкой и большие смелые глаза, которые смотрят прямо на меня.

— Он не был трезвым, когда снимался, — не раз говорила бабушка.

У капитана окладистая борода, ему уже много лет. Я знаю, что трубочист давно умер, но жив ли капитан, не может сказать даже бабушка. А вдруг он все-таки жив и войдет когда-нибудь на своем пароходе в норчёпингскую гавань? Пусть тогда посмотрят на меня ребята из индивидуальных домов!

С такими приятными мыслями я засыпаю. Вместе с Ханной и капитаном мы отплываем на трехмачтовом судне, очень похожем на ту большую барку, что приходит обычно в Норчёпинг с грузом какао, изюма, корицы и других лакомств, названия которых мы даже не знаем. Но на нашем пароходе — только огромные кучи апельсинов.

Наступил сентябрь. С холмов Вильбергена потянуло холодом. Я давно перечитала все содержимое бабушкиной коробки, а «Историю Швеции» отчима вызубрила наизусть и любила ее больше всего, хотя она была скучная, глупая и лживая.

Меня почему-то сердило, что рыжая старуха, должно быть, все-таки права и действительно существовал король, который умер от «вшивой болезни». В книге ведь так прямо и было сказано: «дурная болезнь», и дети учили это в школе.

История с дурной болезнью короля лучше всего запечатлелась в моей памяти. А еще я запомнила, как народ, оставшись без короля, избрал королем прекрасного принца, а тот упал с коня и убился до смерти. Густав Ваза и Карл XII не оставили никакого следа в моей памяти, но то, что принц так и не успел стать королем, глубоко меня тронуло. Я представляла себе, как народ стоит на поле вокруг мертвого принца и его лошади, цветы печально кивают головками, совсем как в песне про Хьельмара и Хульду. Следующего короля, удалого Карла-Иоганна, на мой взгляд, не стоило приветствовать. Он все время сражался и жил необузданно, как, впрочем, и все другие короли.

Итак, из всей истории, которую я прочла самостоятельно, я запомнила только короля с «вшивой болезнью» и мертвого принца, которого оплакивает народ.