Александр Дюма - Собрание сочинений в 50 т. Том 50 (2001). Рассказы

— Уведи меня отсюда!

В два часа ночи она, целая и невредимая, попала к себе домой, и семья успокоилась.

Пусть эти факты объясняет тот, кто может. Мой долг историка устанавливать их, что я и делаю.

Порядок и спокойствие вернулись в семью на несколько дней, пока не было получено письмо со штемпелем Нанта.

Отец вскрыл его.

Оно было от дяди — брата матери, проживающего в Сен-Назере.

У дяди самого была большая семья — жена и семеро детей.

Письмо было отчаянное. Работы не было ни у него, ни у жены, ни у детей. Это был поистине крик умирающего: «Из глубины взываю!»

Отец прочел письмо вслух. Он был главой семьи и сказал просто:

— Это беда, и их надо перевезти сюда.

И все члены семьи, от самых маленьких до старших, одобрили это решение.

Их было одиннадцать человек, и, честно признаем, они еле сводили концы с концами.

Их теперь станет двадцать, но что за важность! Эти соображения остановили бы богатых, но бедные в таких случаях не колеблются ни секунды.

К сожалению, недостаточно сказать: «Надо перевезти их сюда».

Как это сделать? Как их перевезти? Поездка из Сен-Назера в Париж третьим классом стоила двадцать пять франков.

Только один из детей, четырехлетний малыш, мог ехать бесплатно.

Итак, для восьми остальных нужно было двести франков.

Я написал своему доброму любезному другу, работающему на Западной железной дороге, человеку, готовому всегда совершать добрые дела: я не один раз видел, как он из своего кармана оплачивал переезды бедняков, когда суровые железнодорожные правила не допускали никакого снисхождения.

Почему бы мне его не назвать? Все, кто знает этого человека, его очень любят, а теперь полюбят еще больше, вот и все!

Моего друга зовут Куэндар.

Я отправил к нему Жанну, и она вернулась от него с разрешением на восемь льготных билетов по половинной стоимости, что составляло сто франков.

Семья в Сен-Назере продала наименее необходимые пожитки, протестантский священник пожертвовал двадцать франков, парижские родственники собрали пятьдесят франков, и четыре дня спустя брат и сестра, дядя, племянницы и племянники встретились, плача от радости в объятиях друг у друга, и чувствовали себя счастливее, чем богачи.

Как мы уже сказали, их было двадцать — настоящее племя.

Девятерых вновь приехавших отвели на улицу Мирры, где проживало одиннадцать человек, а места было только на четверых.

На огонь поставили большой котел с мясом, чтобы согреть всех, и в этот день, в праздник, был бульон, было мясо и вино для всех.

Прибывшие появились в четыре часа утра. Спать легли только они, поэтому места в кроватях хватило.

Так прошло четыре дня, прежде чем удалось отыскать жилье: его нашли рядом с Пантеоном.

Надо было перебираться.

Я здесь умышленно не вспоминаю, из каких ресурсов черпались для этого средства, но, плохо ли, хорошо ли, в конце концов вновь прибывшие устроились.

Через неделю, опять-таки с помощью Куэндара, один из детей был пристроен. Он зарабатывал сорок су в день, чтобы прокормить отца, мать и шестерых братьев.

Его старшая двадцатилетняя сестра нашла место у портнихи и, в свою очередь, зарабатывала два франка. Это уже составляло по десять су на человека.

Итак, вы видите, что Бог не совсем уж отвернулся от бедного семейства.

Однако, одаривая улыбкой дом у Пантеона, он отвел свой взор от семейства на улице Мирры: болезнь воспользовалась этим, чтобы с новой силой вернуться в дом.

Мы уже говорили о маленьком больном ребенке, дрожавшем от озноба в своем углу.

Мальчику было тринадцать лет. Я обещал вам нарисовать картину нищеты, достойной нищеты, и вот она перед вами.

Откуда взялась эта болезнь мальчика? Сейчас расскажу.

Четыре года назад несчастный ребенок, вместо того чтобы отправиться в свою бесплатную школу, в четырех-пятиградусный мороз пошел поиграть на берег канала. Там он упал в воду, стал тонуть, и чудом его спасли. Однако, как мы уже сказали, он пропускал уроки и, вместо того чтобы вернуться домой и обогреться у огня (если только предположить, что огонь в доме был), он, пристроившись на каменной тумбе, ждал в своей заледеневшей одежде, когда наступит час окончания занятий, и только в семь часов появился дома, закоченевший, умирающий, полузамерзший.

Начиная с этого времени на протяжении семи-восьми месяцев он пребывал в болезненном состоянии, но пока открыто ничего не проявлялось. По истечении этого срока сразу обнаружились две болезни: гипертрофия сердца и туберкулез легких. Небольшое улучшение в течение одного или двух месяцев позволило отказаться от врачей.

Ухудшение наступило на следующий день после переезда дяди на квартиру у Пантеона, и теперь немедленно потребовался новый доктор.

Этот, не обещая выздоровления, все же обнадежил больше, чем другие, но назначил молочные ванны.

Несчастные родители выслушали это распоряжение с поникшей головой и не осмелились спросить у врача, нет ли более дешевого лекарства, заменяющего это назначение. Однако едва врач вышел, они переглянулись:

— Молочные ванны! Сколько будут стоить молочные ванны?

Стали искать ванночку; нашли самую маленькую (ее можно было взять напрокат за три франка в месяц); затем отыскали молочницу; ребенка поместили в ванну с теплой водой и измерили количество воды в литрах, чтобы знать, сколько потребуется молока.

Пятьдесят литров! Пятьдесят литров молока стоили десять франков.

Умолили молочницу первую порцию отпустить в долг. В доме было всего три франка в день на еду.

Отчаявшиеся родители спрашивали себя, что можно сделать. Ребенок плакал и говорил:

— Мне необходимы молочные ванны, чтобы выздороветь; я не хочу вслед за сестрой идти в землю: там слишком холодно!

Некоторые клиенты Жанны остались ей должны. Этот долг составлял около ста франков. Она обегала весь Париж, не меньше четырех-пяти льё, и вернулась с двадцатью одним франком. Она не захотела потратить и шести су на омнибус. Таким образом оказались оплаченными две ванночки, и к трем франкам, уже имеющимся в доме, добавились двадцать су.

Благодаря постоянным заботам ребенку стало немного лучше.

Молочные ванны, казалось, ему помогли, и никто не жалел о потраченных деньгах.

Но болезнь, покинув на короткое время улицу Мирры, перекочевала к дому у Пантеона и грозно постучалась в дверь.

У дядюшки из Нанта обнаружилась тяжелейшая болезнь.

Больной два-три дня боролся с ней, не жалуясь.

В конце концов его жена отправилась в мэрию за доктором.

Возможно, того побеспокоили, когда у него было плохое настроение, но он пришел крайне раздраженным. Оглядевшись вокруг, он увидел наготу комнат, нищету обитателей, осмотрел больного и сказал: