Александр Дюма - Собрание сочинений в 50 т. Том 50 (2001). Рассказы

Команда с палубы следила за усилиями товарищей и пришла в отчаяние от их неудачи; но Бонтеку, пользующийся особой любовью матросов, призвал их к терпению.

Было решено искать стоянку, снова направляясь к югу; дойдя до двадцать девятого градуса и продолжая сталкиваться с теми же трудностями, судно еще раз изменило курс, чтобы бросить якорь на одном из Маскаренских островов. (Так называли тогда и называют еще теперь острова Маврикий и Бурбон.)

Бонтеку направил корабль таким образом, чтобы пройти между двумя островами.

Но на его пути первым оказался остров, получивший впоследствии название Бурбон; капитан решил попытаться пристать именно к нему. Примерно в двух сотнях шагов от берега был брошен якорь на глубину в сорок морских саженей.

Однако тут пришлось столкнуться с грозным препятствием: море так пенилось на подводных скалах, что для поисков места высадки необходимо было послать шлюпку с командой сильных гребцов; шлюпка была быстро снаряжена и, обследовав местность, вернулась через два часа; моряки смогли причалить к берегу, покрытому великолепной растительностью, и привезли множество черепах.

Известно, какая это благословенная пища для страдающих цингой, поэтому больные в один голос стали просить высадить их на берег, в чем судовой приказчик по имени Хейн-Рол им сначала отказал.

По его мнению, судно могло отнести течением и, случись такое несчастье, те, кто сойдет на сушу, будут обречены на гибель.

Но этим измученным людям остров, маячащий перед их глазами, казался райским уголком, и они были одержимы желанием остаться там.

Мольбы больных доставить их на землю — они рассчитывали исцелиться, едва коснувшись ее, — стали такими настойчивыми, что Бонтеку сдался: он вышел на середину палубы и объявил, что готов рискнуть и высадить на берег всех.

Это заявление было встречено радостными криками всей команды.

Больных, торопившихся больше других, отправили первыми. Бонтеку дал им парус, чтобы, сделав из него навес, они могли расположиться на несколько дней на берегу.

Шлюпку нагрузили провизией, всевозможной утварью, посадили в нее повара, и капитан сам сел в нее в качестве проводника.

По мере приближения к суше радость матросов нарастала; многим не хватило терпения дождаться, пока шлюпка причалит, и они бросились в воду, вплавь достигли берега и начали кататься по траве, призывая к себе товарищей, вскоре к ним присоединившихся.

Было ли это игрой воображения или действительностью, но, едва коснувшись земли и оказавшись в тени больших деревьев, эти новоявленные Антеи заявили, что они чувствуют, как к ним возвращаются силы.

В эту минуту рядом с ними опустилась стая диких голубей.

Птицы совершенно не боялись людей: остров был еще необитаем и присутствие человека не настораживало их: голубей можно было ловить руками и убивать палками.

В первый день перебили две сотни птиц.

После этого, чтобы разнообразить питание, матросы отправились на поиски черепах, и их удалось добыть штук пятьдесят.

Бонтеку, убедившись, что на этом берегу, где Провидение выказало такое гостеприимство, в самом деле опасаться нечего, оставил больных и вернулся на судно; однако стоянка корабля казалась ему такой скверной, что, невзирая на нетерпение матросов, он стал настаивать на продолжении поисков другого места.

Команда его послушалась.

Это тронуло капитана, видевшего, что моряки горели желанием поскорее отправиться на берег; не теряя времени, он снова сел в шлюпку и отправился на поиски более удобного рейда; уже стемнело, однако ночь была ясной, а море спокойным.

В пяти милях от прежней стоянки он нашел то, что искал.

Это был хороший залив с песчаным дном.

На рассвете капитан высадился на берег и начал разведку.

Пройдя не более четверти льё, он набрел на озеро.

К несчастью, вода в нем была не совсем пресной, но на его берегах обитало множество гусей и дронтов; на затенявших озеро деревьях сидели серые попугаи, дикие голуби и неизвестные ему птицы разнообразных видов и окрасок, а у подножия этих деревьев, в тени, он нашел двадцать пять сбившихся в кучу черепах — таких жирных, что они еле передвигались.

Бонтеку остался на берегу с тремя или четырьмя матросами и послал сообщить две новости: больным — что он нашел новое место для лагеря, лучше первого, а всей команде — что он отыскал превосходную бухту для судна.

Через два часа корабль и шлюпка прибыли одним курсом.

Корабль бросил якорь в бухте на глубину в двадцать пять морских саженей, и команда переправилась на берег в четыре приема.

Матросы — совершеннейшие дети: крайнее отчаяние и титаническая борьба порой сменяются у них ребяческой радостью.

Именно это и произошло с командой «Ньив-Хорна», когда она высадилась на остров Бурбон.

Весь берег приобрел праздничный вид; если не считать отсутствия женщин, он напоминал ярмарку с гуляньем с картины Тенирса.

Одни принялись забрасывать в озеро невод, другие — охотиться на черепах, прочие убивали голубей палками и камнями; несколько человек примчались с отрадной вестью — воздев руки, они громко кричали, что обнаружили ручей с пресной водой.

Матросы разожгли большие костры, на деревянных вертелах зажарили голубей, поливая их жиром черепах, запеченных в собственных панцирях; затем вернулись рыбаки: они поймали множество угрей толщиной с руку, и повар приготовил из них огромные матлоты. На острове водились и козлы; их стали преследовать, но смогли убить только одного, причем такого старого, что рога у него были источены червями, и потому никто не захотел есть его мясо.

Через три дня почти все больные в самом деле выздоровели и вернулись на судно, и только семеро еще не окончательно исцелившихся добились разрешения остаться на берегу до тех пор, пока корабль окончательно не приготовится к отплытию.

Огромное количество диких голубей, черепах и угрей засолили, пополнив припасы команды.

Но вот якорь был поднят, и великолепный остров Бурбон, которому суждено было через сто пятьдесят лет стать одной из самых процветающих французских колоний, вновь остался необитаемым, каким был, когда его впервые обнаружили.

После посещения Бурбона Бонтеку намеревался остановиться на Маврикии, чтобы второй остров довершил дело исцеления его команды, так успешно начатое первым.

Но счисление пути оказалось неверным, судно слишком далеко отклонилось от нужного курса, и остров Маврикий, видимый вдали, остался слева.

Тогда в команде начались жалобы.

На борту оставалось еще несколько больных, и им не хватило двух-трех дней до полного выздоровления.

Почему же было не пожертвовать этими двумя или тремя днями, которые так мало значат в подобном путешествии, ради здоровья — главной ценности для матросов, великого богатства для капитана?