Александр Дюма - Собрание сочинений в 50 т. Том 50 (2001). Рассказы

“О Боже! Возможно ли, что этот прекрасный корабль погиб, подобно Содому и Гоморре!”»

Немногие люди — читатели с этим согласятся — имели счастье написать строки, подобные тем, которые мы только что привели.

Однако Бонтеку был не единственным, кто уцелел в этом бедствии.

Едва он ухватился за мачту, едва произнес приведенные нами слова, как увидел, что волна расступилась и на поверхности воды появился молодой человек, казалось вышедший из морских глубин.

Он огляделся, заметил кусок волнореза в нескольких саженях от себя, энергично подплыл к нему, уцепился за него и, подняв над водой не только голову, но и грудь, воскликнул:

— О! Слава Богу! Я еще на этом свете!

Бонтеку не мог поверить своим глазам, но, когда до него донеслись эти слова, в свою очередь воскликнул:

— О! Значит, здесь есть еще один живой человек, кроме меня?

— Да! Да! Я здесь! — ответил молодой человек.

— Кто ты?

— Герман Ван Книфёзен.

Бонтеку, сделав усилие, приподнялся над волнами и в самом деле узнал моряка.

Рядом с молодым человеком плавала небольшая мачта, и, поскольку та, за которую держался капитан, беспрестанно перекатывалась и переворачивалась, что очень утомляло его, он сказал:

— Герман, подтолкни ко мне этот обломок; я лягу на него и стану толкать его к тебе, чтобы нам вместе попытать счастья.

— Ах, капитан, это вы! — сказал юноша. — Как я рад!

И матрос, невредимый и полный сил, хотя он только что взлетел на воздух, а потом ушел под воду, подтолкнул кусок дерева к Бонтеку, чтобы тот ухватился за него.

Он успел вовремя: капитан был так разбит — спина ушиблена, а голова пробита в двух местах, — что сам он не смог бы добраться до этого обломка.

Лишь тогда Бонтеку почувствовал, в каком он тяжелом состоянии: ему казалось, что тело его представляет собой одну сплошную рану; боль охватила его с такой силой, что он внезапно перестал видеть и слышать.

— Ко мне, Герман! — вскричал он. — Мне кажется, я умираю!

Герман удержал его, не дав соскользнуть в воду, уложил на волнорез и через несколько минут с радостью увидел, что капитан снова открыл глаза.

Прежде всего его взгляд устремился в небо, затем опустился к поверхности воды: оба они, капитан и юноша, искали глазами то, о чем ни тот ни другой не вспомнили в первую секунду, — шлюпку и лодку.

И они их увидели, но на расстоянии, показавшемся им огромным.

Наступил вечер.

— Увы! Бедный мой друг, — сказал Бонтеку Герману, — я думаю, нам почти не на что больше надеяться. Уже поздно, солнце опускается за горизонт. Невозможно — во всяком случае для меня — продержаться всю ночь на воде. Так вознесем наши сердца к Господу и попросим его о спасении, полностью смирившись с его волей.

Главный урок той книги, которую мы пишем, заключается вовсе не в том, что из нее можно узнать что-то новое о географии, познакомиться с неведомыми странами и чужими обычаями; нет, в ней можно найти великую истину, осеняющую нас в минуты величайшей опасности: когда наступает час испытаний, человек обращается к Богу столь же неминуемо, как поворачивается к полюсу магнитная стрелка — та, что направляла теперь уже не существующий корабль.

Они оба стали молиться. Два одиноких человека посреди океана, не имеющие другой опоры, кроме обломков, настолько погрузились в смирение перед Создателем, что забыли обо всем, вплоть до опасности, от которой просили у Господа избавления.

Так продолжалось четверть часа.

Герман, более молодой, первым перестал молиться и поднял глаза к Небу.

Он закричал от радости.

При этом крике Бонтеку тоже вышел из состояния возвышенного восторга и огляделся кругом.

Всего в сотне туазов от них он увидел лодку и шлюпку.

Собравшись с силами и наполовину высунувшись из воды, Бонтеку крикнул:

— Спасите! Спасите капитана! Нас здесь двое!

Услышав этот крик, несколько матросов в шлюпке приподнялись, с удивлением переглядываясь, и в свою очередь закричали, поднимая руки к Небу:

— Господи! Возможно ли это! Капитан еще жив!

— Да, да, друзья мои! — ответил Бонтеку. — Сюда, сюда!

Матросы приблизились к обломкам. У Германа, увидевшего, что шлюпка идет в его сторону, не хватило терпения дождаться ее: он отпустил волнорез и поплыл к ней.

Через пять минут он уже был в шлюпке.

Но Бонтеку был так разбит, что не мог сделать того же.

— Друзья мои! — крикнул он. — Если вы хотите меня спасти, надо подойти ко мне, потому что я не могу плыть.

Но матросы колебались: море было покрыто обломками и какая-нибудь мачта, задев шлюпку или лодку, могла перевернуть их или пробить в них дыру.

Тогда трубач корабля, рискуя собой, взял лотлинь, бросился в море и передал конец снасти капитану; тот обвязался и, благодаря этой поддержке, смог добраться до шлюпки.

Там он нашел судового приказчика Рола, второго лоцмана Мейндера Кринса и человек тридцать матросов.

Все они с удивлением смотрели на капитана и Германа, не в силах поверить, что те остались живы.

Однако Бонтеку был в тяжелом состоянии: он жестоко страдал от ран на спине и голове.

Еще во время стоянки на острове Сент-Мари по его распоряжению на корме шлюпки было построено что-то вроде маленькой каюты, и теперь, прощаясь с жизнью и желая перейти из этого мира в другой с благочестием и сосредоточенностью, подобающими в смертный час, он попросил матросов перенести его туда.

Но, укладываясь там, он дал им еще один совет, считая его последним.

— Друзья мои, — сказал он, — если вы мне верите, останьтесь на эту ночь рядом с обломками. Завтра, при свете дня, вы сможете выловить какие-нибудь припасы и отыщете буссоль.

И в самом деле, они спасались с такой поспешностью, что едва прихватили с собой несколько бочек воды и несколько фунтов галет. Что касается буссоли, то лоцман, догадываясь о планах бегства команды, .вытащил ее из нактоуза.

Наступила ночь.

И тогда, вместо того чтобы последовать совету умирающего капитана, Рол велел взяться за весла и приказал грести.

— В какую сторону? — спросили матросы.

— Наугад! — ответил Рол. — Господь поведет нас.

И тотчас же обе лодки поплыли, держась достаточно близко между собой, чтобы в темноте не потерять друг друга из вида.

Наутро они были одинаково далеко и от земли и от обломков: насколько хватало глаз, ничего не было видно, кроме неба и воды. Тогда было решено проверить, жив ли еще Бонтеку: за всю эту ночь он ни разу не подавал признаков жизни, даже не стонал.

Он был жив и чувствовал себя немного лучше.

— О капитан! — сказал Рол. — Что с нами станет? Поблизости нет никакой земли и не видно никакого судна, а мы остались без еды, без карты и без буссоли.