Александр Дюма - Собрание сочинений в 50 т. Том 50 (2001). Рассказы

Это предложение однажды уже было высказано, и капитан добился того, что оно не было принято, так как это означало бы удвоить опасность плавания.

В первый раз его послушались; но, видя, в каком состоянии находятся люди сейчас, Бонтеку счел любое свое возражение излишним и воздержался от какого-либо замечания.

Он только постарался сделать пересадку как можно менее опасной.

В шлюпке было тридцать весел; их скрепили между собой и уложили, оперев оба края на банки таким образом, что получилась палуба, а шлюпка была достаточно глубокой, чтобы под этой крышей из весел можно было сидеть.

Команду моряков, состоявшую из семидесяти двух человек, разделили: тридцать шесть должны были находиться в укрытии, тридцать шесть — сверху.

Люди были мрачными и угрюмыми, и каждый раз, когда те, что были внизу, выходили на свет нести свою вахту, на их лицах можно было прочесть еще большее уныние и отчаяние, чем прежде.

Новая манна, не менее чудесная, чем первая, на этот раз не упала с неба, но вышла из воды.

Стая летучих рыб, преследуемых какой-то невидимой дорадой, поднялась над морем и упала в шлюпку.

Каждый сидящий в ней, как было и с чайками, поймал двух или трех.

В среднем эти рыбы были величиной с мерлана.

Рыб съели, как и чаек, сырыми.

Терпения людям хватило еще на два дня, но через два дня их вновь стал терзать голод.

Мрачное выражение, ненадолго покинувшее лица, появилось на них снова, чтобы затем уступить место отчаянию.

Одни жевали свинцовые пули, чтобы обмануть голод, другие кусали ядра фальконетов, чтобы освежить рот.

Наконец наиболее отчаявшиеся начали, несмотря на предостережения капитана, пить морскую воду.

Однако никто не заболел; несмотря на все тяготы и мучения, даже Бонтеку, пострадавший больше всех, чувствовал, что его раны зарубцовываются.

Но было очевидно, что надвигается самая страшная беда: с этими скученными в тесном пространстве семьюдесятью двумя людьми неизбежно должно произойти нечто ужасное.

Однажды вечером к Бонтеку приблизились двое.

Капитан сидел, закрыв лицо руками, но почувствовал, что перед ним остановились люди, несомненно желающие что-то сказать ему, и поднял голову.

Несколько минут они стояли, не произнося ни слова.

Пытаясь прочесть намерения этих людей, Бонтеку заглянул им в глаза.

Но вот один из двоих нарушил молчание и объявил капитану, что команда приняла решение съесть юнг.

— Несчастные! — вскричал Бонтеку.

— Мы голодны! — последовал ответ.

— Послушайте, — продолжал Бонтеку, невольно содрогнувшийся от этого страшного оправдания. — Послушайте: у вас остался еще один бочонок воды, этого достаточно для поддержания вашей жизни в течение трех дней. Дайте мне эти три дня: такую отсрочку предоставили когда-то Христофору Колумбу, и вы мне в ней не откажете.

Посовещавшись со своими товарищами, два матроса ответили, что дают ему эти три дня, но через три дня...

— Ах, если бы только мы были на берегу, — прибавил уходя один из двоих, — мы бы поели травы.

Бонтеку утер слезу.

Эти люди, приведя его в трепет, теперь вызвали у него слезы.

На следующий день Бонтеку, желая немного подбодрить удрученных людей, попытался приобщить их к своей работе по счислению и показать им курс и широту; они безучастно качали головой, но оставались верными своему обещанию подождать три дня, прежде чем привести в исполнение свой ужасный план — съесть юнг.

На второй день, поскольку уже в течение шестидесяти часов люди поддерживали себя лишь водой, силы их оказались на исходе.

Большая часть команды не могла ни встать, ни держаться на ногах. Среди прочих — судовой приказчик Рол; он был так слаб, что уже не мог двигаться и лежал, вытянувшись на палубе, и лишь осмысленный взгляд его показывал, что этот человек принимает еще какое-то участие в происходящем.

Благодаря ниспосланному Провидением чуду капитан, по мере того как другие ослабевали, напротив, ощущал, как заживают его раны и силы вновь возвращаются к нему.

Он был единственным, кто черпал в собственной воле достаточно энергии, чтобы пройти с одного края шлюпки до другого.

Наступил второй день декабря — тринадцатый после бедствия.

К пяти часам вечера небо заволокло и упали первые капли; надвигающийся дождь обещал освежить людей и придать им немного сил.

Отвязав паруса от рей, их растянули на палубе, улеглись на них, и, когда дождь усилился, все напились вдоволь и вновь наполнили водой два маленьких бочонка.

Капитан тем временем находился у румпеля. Все более доверяя своему счислению, он был убежден, что шлюпка приближается к берегу, поэтому упрямо оставался на своем посту, ожидая, когда дождь прекратится и на горизонте появится какой-нибудь просвет. Но дождь продолжал лить, капитан все сильнее замерзал, и ему пришлось позвать старшего матроса и поставить его вместо себя, предписав ему быть предельно бдительным.

Затем он лег среди моряков и постепенно немного согрелся.

Старший матрос пробыл у румпеля едва ли четверть часа, и, когда дождь перестал и погода прояснилась, все увидели, как он внезапно резко вскочил, приставил руку козырьком к глазам, а затем услышали, как он оглушительно дважды прокричал:

— Земля! Земля!

От этого крика все вздрогнули; даже самые слабые нашли в себе силы подняться на ноги и сразу бросились к носу шлюпки, так что чуть было не перевернули ее.

Перед ними действительно была земля.

Радостные вопли, выражения благодарности, крики счастья вырвались из каждой груди; любовь к жизни проявилась в каждом из них во всей своей силе, и все повторяли: «Земля! Земля!» — будто в самом этом слове уже заключалось реальное облегчение их страданий.

Но, приблизившись к берегу, они увидели, что море бьется о него с такой силой, что решено было, как ни спешили они ступить на сушу, поискать более надежную якорную стоянку.

Страшная опасность, которую они избежали, видимо, заставляла всех этих людей больше, чем когда-либо прежде, держаться за жизнь.

Поэтому они с удивительной покорностью выслушали замечания капитана.

Терпеливо двигаясь вдоль берега, через час они заметили бухту, направились к ней, без труда бросили там сохранившийся у них небольшой якорь и при помощи его пришвартовались.

Все устремились на сушу, такую долгожданную и столь желанную; затем, пока капитан, опустившись на колени, от своего имени и от имени остальных благодарил Бога, команда принялась в меру своих сил обыскивать остров, чтобы найти что-нибудь, чем можно было бы утолить голод.

Остров был совершенно необитаем, а единственными плодами, произраставшими на нем, причем в несметном количестве, были кокосы.