Александр Дюма - Собрание сочинений в 50 т. Том 50 (2001). Рассказы

— Лекарства, необходимые для лечения этого человека, стоят слишком дорого, чтобы вы могли позволить себе купить их. Впрочем, он долго не протянет. Отошлите его в больницу для безнадежных больных.

Они стали настаивать на лечении. Он выписал рецепт и больше не приходил.

Пригласили второго врача.

Это не был врач для бедных; он выписал рецепт, ушел и больше не появлялся, а три дня спустя потребовал денег за свой визит.

Грустно об этом рассказывать, но правда почти всегда грустна. Все, что мы можем сделать для этих двух врачей, — не называть их имен, но при необходимости можем и назвать.

Жена и дети рыдали. Больной был приговорен двумя врачами, оставалось только дать ему умереть, но тут вмешалось Провидение со своим приговором.

Семья, живущая у Пантеона, чтобы не огорчать родных с улицы Мирры, ничего им не рассказывала.

Между тем Жанна явилась ко мне в свой обычный день и час.

В этот вечер мне пришла в голову счастливая мысль погрузить ее в сон.

Как всегда, я велел ей посмотреть, что у них дома.

Много раз она таким образом посвящала меня очень подробно в несчастья своей семьи; вероятно, наяву она бы не стала этого делать, но на этот раз, вместо того чтобы подчиниться мне, она сказала:

— Лучше пошлите меня к дяде, мне кажется, я нужна ему.

Я отправил ее к дяде (мысленно, естественно).

— Ох! Боже мой! Но он же болен, очень болен! Бедный дядя! Почему мы ничего не знали? Разбудите меня, я должна пойти к нему тотчас же!

Я разбудил ее, она взяла карету, отправилась к своему дяде и нашла его в таком плохом состоянии, что осталась дежурить у его постели всю ночь, предупредив через одного из детей свою мать.

На следующий день в девять часов утра она была уже у меня и, рыдая, рассказала мне историю с двумя врачами.

— Погоди, дитя мое, — сказал я ей, — я дам тебе письмо к одному из лучших докторов Парижа; он не сочтет дом слишком бедным и будет лечить твоего дядю так, как если бы его звали Перейра или Ротшильд.

Я дал ей письмо к барону Ларрею, моему доброму, моему старому, моему замечательному другу, уверенный, что он постоянно пребывает в госпитале Валь-де-Грас.

Оказывается, он уже десять лет там не работал (вот вам доказательство того, что, даже не видя человека часто, можно любить его всей душой). Однако в Валь-де-Грас ей дали адрес его дома, и Жанна поехала прямо туда, на Лилльскую улицу, № 59.

Барона не было дома, и Жанна оставила письмо.

В восемь часов вечера доктор вернулся.

В ту же минуту он сел в карету и приказал везти себя к дому больного.

Он не смотрел ни на обои, ни на обстановку. Он видел только больного на ложе страданий, а рядом с ним молившихся жену и восемь детей.

Он обследовал больного с глубоким сердечным вниманием (как редко я видел подобное среди медиков!), потом оставил рецепт и в тот же вечер написал мне:

«Мой дорогой Дюма!

Я видел Вашего подопечного: он очень болен. Я еще ни за что не ручаюсь, но передал его в руки моего самого умелого молодого друга — доктора Вильмена.

Считайте меня по-прежнему Вашим верным другом.

Барон Ларрей».

Господин Вильмен принял больного из рук Ларрея и сотворил чудо.

Сраженный двусторонней пневмонией, умирающий, которого лечили морфином и мускусом, встал на ноги через неделю.

Это так осчастливило всю семью, что снова на плиту был поставлен тот же котел, что кипел на ней в тот день, когда праздновали приезд родственников в Париж, и снова на улице Мирры за столом сидели двадцать сотрапезников и пили за здоровье барона Ларрея и г-на Вильмена.

Пусть здравицы эти принесут им удачу и пусть долго живут они, эти достойные апостолы науки!

... В прошлую среду, в девять часов вечера, несмотря на самый тщательный уход, мальчик испустил последний вздох.

Он соединился со своей сестрой в той холодной и влажной земле, куда так боялся попасть.

Увы! Ко времени вторых похорон семья была столь же бедна, как и к первым.

Я написал несколько слов генералу Флёри, предлагавшему мне полагаться на него в подобных ситуациях!..

Он дал сто франков.

Спасибо!

В конце мая 1619 года в ясную погоду три голландских судна: «Новая Зеландия» (капитан Петер Тиц), «Энекёй-сен» (капитан Ян Янц) и «Ньив-Хорн» (капитан Бонтеку), — обогнув мыс Доброй Надежды и не пристав к нему, плыли мимо земли Натал.

Прошло сто тридцать два года с тех пор, как португалец Бартоломеу Диаш, посланный на поиски знаменитого пресвитера Иоанна, этого папы Востока, разыскивавшегося уже три столетия, сам того не подозревая, будучи застигнут бурей, которая подхватила его на свои крылья и повлекла за собой с юга на восток, обогнул этот мыс.

С того дня был проложен новый путь в Индию.

Король Жуан II Португальский, не желая запугивать будущих мореплавателей, переименовал мыс Бурь (такое название дал ему Бартоломеу Диаш по возвращении в Лиссабон) в мыс Доброй Надежды, и под этим именем он известен и поныне.

Через десять лет настала очередь да Гамы.

Ему предстояло продолжить путешествие Диаша с того места, где оно было прервано, связать Индию с Португалией, Каликут — с Лиссабоном.

Дав имя земле Натал в память о Рождестве Господнем, затем бросив якорь в Софале, принятой им за древний Офир, сделав одну за другой стоянки в Мозамбике, в Ки-лоа, в Момбасе и в Мелинде и получив опытного лоцмана от царя города, упомянутого последним, — да Гама со всей решимостью отправился в плавание по Оманскому морю. Он прошел, вероятнее всего, между Лаккадивскими и Мальдивскими островами и 20 мая 1498 года высадился на берег в Каликуте, центре торговли, которую Индия в то время вела со всем обширным континентом, простирающимся от Занзибара до Малаккского пролива.

Затем настала очередь Камоэнса — Гомера Индийского океана; «Лузиады» — это эпическое повествование о его путешествии.

В сражении с маврами под Сеутой Камоэнс потерял глаз почти в то же самое время, когда Сервантес потерял руку в битве с турками при Лепанто.

Известно, как Камоэнс после посещения Гоа и участия в сражениях у Шембе, у мыса Гвардафуй и у Маската был сослан на Молуккские острова за несколько сатирических стихотворений; как дон Константин де Браганца назначил его попечителем наследственных дел в Макао — город еще не существовавший или только что возникший; как Камоэнс, не обремененный попечительскими обязанностями, написал свою поэму и как он, обладатель двух сокровищ — сокровища фортуны и сокровища поэзии, — поплыл на корабле в Гоа; как судно потерпело крушение у берегов Сиама, и поэт, уступив свое золото Китайскому морю, но держа над водой свою поэму, спас одной рукой свою жизнь, а другой — свое бессмертие.