Александр Дюма - Собрание сочинений в 50 т. Том 50 (2001). Рассказы

И тогда, чувствуя, что судно идет ко дну, команда громко потребовала спустить лодки на воду; однако достаточно было одного взгляда на две корабельные лодки, чтобы прийти к убеждению, что от них в подобных обстоятельствах никакой пользы не будет.

Одна из них, большая шлюпка, почти вышла из строя, настолько она была стара, другая была легкой шестивесельной лодкой.

Изучив состояние этих двух корабельных лодок, команда сама отказалась от мысли использовать их.

Около девяти часов вечера капитан призвал на своего рода совет первого и второго помощников, и на нем было принято решение срубить грот-мачту, чтобы облегчить судно; за счет этого можно было надеяться продержаться на воде еще около суток.

Все немедленно принялись за дело.

В подобных обстоятельствах пыл, с которым матросы выполняют приказ что-то сломать, похож на неистовство.

В мгновение ока грот-мачта, на основание которой они набросились, затрещала под ударами топора, накренилась и рухнула.

К несчастью, вместо того чтобы упасть в море, она упала на палубу.

Нетрудно понять, какое смятение на борту вызвало это падение.

Те, кто стоял у руля, не могли больше управлять судном, и «Юнона» встала боком к волне; в ту же минуту она зачерпнула бортом огромный вал и со всех сторон стала проникать вода.

Полагая отсрочить гибель, ее лишь ускорили.

И тогда повсюду на корабле раздались крики: «Тонем!», «Идем ко дну!»

Госпожа Бремнер, полагавшая, что все это продлится еще несколько часов, и к тому же, вероятно, не предупрежденная мужем о непосредственной опасности, удалилась к себе в каюту.

Почувствовав, что судно уходит у него из-под ног, капитан издал вопль и бросился к люку, ведущему вниз, но запутался в такелаже и успел лишь крикнуть оказавшемуся рядом с ним Джону Маккею:

— Джон! Джон! Моя жена!

Второй помощник кинулся к люку, но там уже стоял первый помощник Уэйд, протягивая руку жене капитана.

Услышав грохот обрушившейся мачты, г-жа Бремнер соскочила с постели.

Они помогли бедной женщине выбраться на палубу; к их крайнему удивлению, во всем этом страшном смятении она нисколько не растерялась: не имея времени полностью одеться, она натянула поверх рубашки лубяную нижнюю юбку и опустила в ее карман тридцать рупий (примерно 180 франков), которые лежали на ночном столике и попались ей на глаза.

Пусть читателя не удивляет, что мы останавливаемся на таких подробностях, рассказывая о свершающемся страшном бедствии: как станет видно из дальнейшего рассказа, тридцати рупиям суждено было сыграть свою роль в развязке этой страшной драмы.

Когда команда почувствовала, что корабль погружается, каждый стал непроизвольно цепляться за все, что было у него под рукой, пытаясь взобраться как можно выше, поскольку вода быстро прибывала.

Уэйд и Джон Маккей, находившиеся недалеко от люка в каюту капитана, ухватились за кормовой планшир и вместе с г-жой Бремнер влезли на бизань-ванты.

Едва они уцепились за ванты, как послышался оглушительный треск, напоминавший выстрел из пушки, а за ним последовал страшный толчок.

Сжатый воздух в корпусе судна разнес вдребезги палубу.

После этого толчка каждый решил, что все кончено, и думал лишь о том, чтобы препоручить свою душу Богу.

Однако, как только вода затопила палубу, погружение «Юноны» остановилось, хотя и не полностью: легко было заметить, что она продолжала оседать при каждом ударе волн, но так медленно, что самые нижние распорки вант лишь мало-помалу уходили под воду, и это давало несчастным, спасавшимся на снастях, возможность подниматься вверх по мере того, как корабль тонул.

Тем не менее капитан, присоединившийся к своей жене, и первый и второй помощники, поддерживавшие ее, понимали, что долго висеть на снастях они не смогут и нужно искать более основательное убежище.

Прямо над ними, в двенадцати футах, находился крюйс-марс; они первыми достигли его и расположились там.

Мы сказали «первыми достигли его», поскольку, если бы у них не было этого права первенства и крюйс-марс оказался бы занятым, весьма вероятно, что в подобную минуту почтение к их званию было бы забыто и им пришлось бы остаться там, где они находились, или, в лучшем случае, занять последние места.

В ту же минуту их примеру последовала вся команда и площадка заполнилась. Те, кому не хватило там места, повисли на снастях той же мачты.

Лишь один матрос, находившийся на носу корабля, взобрался на фор-марс.

Объятые ужасом, все ждали, как Бог, уже распорядившийся участью «Юноны», распорядится участью тех, кто был на ее борту.

Судно продолжало медленно погружаться и осело еще футов на двенадцать; затем несчастным, терпящим бедствие, показалось, что корабль замер, лишь покачиваясь под водой.

Оба марса — и фока, и бизани — висели примерно в дюжине футов над водой, и вся команда, за исключением, как мы уже сказали, того матроса, что взобрался на фор-марс, разместилась на крюйс-марсе и вокруг него.

Было заметно, что страшно перегруженная мачта рискует в любую минуту сломаться.

Ее необходимо было облегчить; однако, поскольку нельзя было сделать это за счет людей, то решено было сделать это за счет снастей.

С помощью ножей отсоединили бизань-рею и бросили ее в море.

Хотя корпус корабля, отягощенный водой, которая находилась в нем, представлял собой для двух мачт, еще торчащих из воды, своего рода центр тяжести, тех, кто нашел на них убежище, раскачивало так страшно, что они с трудом там удерживались.

И все же, сколь ни шатко было их положение, моряки так смертельно устали, что, привязав себя шейными платками к снастям или просто уцепившись за них руками, они сумели заснуть.

Второй помощник, Джон Маккей, был не из их числа.

Обладая большей физической силой, чем другие, а возможно и благодаря большей силе духа, он не закрывал глаз, чтобы видеть бедственную картину, в которой ему была отведена своя роль.

Рядом с ним в объятиях мужа находилась г-жа Бремнер. Наступила ночь.

Хотя все происходило в июле, дул ледяной ветер. Одетый теплее, чем капитан Бремнер, добросердечный Джон снял с себя куртку и отдал ее г-же Бремнер.

Она поблагодарила его взглядом, в котором читалось: «Ах, если бы вас послушались!»

Джон охотно сказал бы ей несколько ободряющих слов, подобно тому, как он предложил ей свою куртку, но, не надеясь больше ни на что сам, он не мог вселять в сердца других бодрость, которой не осталось более в его собственном сердце.

И тем не менее, когда после трех-четырех часов тревожных сомнений он увидел, что судно продолжает оставаться на плаву и не погружается больше, ему пришло в голову, что за те четыре-пять дней, в течение которых, говорят, человек в состоянии выносить голод, не умирая, может появиться какой-нибудь корабль и подобрать их.