Александр Дюма - Собрание сочинений в 50 т. Том 50 (2001). Рассказы

Охотники корчились от хохота.

Прогремело два выстрела.

Через очень короткое время мы увидели, как возвращается поникший Бобино: он промахнулся оба раза и кабан умчался, преследуемый собаками; их лай быстро затихал вдали.

Мы охотились за ним целый день: он водил нас часов пять, только вечером мы прекратили погоню и больше никогда о нем не слышали, хотя Бернар предупредил лесников не только Виллер-Котре, но и всех окрестных лесов, что если кто-нибудь случайно убьет безхвостого кабана и захочет иметь полный комплект его, то он может найти недостающий хвост в петлице у Бобино.

Несмотря на то что эта охота бесспорно оказалась забавнее, чем если бы она завершилась успешно, цель, поставленная инспектором, никоим образом не была достигнута, ведь он получил приказ истреблять кабанов, а не англизировать их.

Поэтому, расставаясь с лесниками, инспектор назначил следующую охоту на ближайший четверг, распорядившись выследить как можно больше кабанов.

По четвергам не бывает занятий, и мне удалось добиться от инспектора разрешения участвовать в облаве не только в ближайший четверг, но и во всех предстоящих впредь охотах по воскресеньям и четвергам.

На этот раз сбор был назначен у Регар-Сен-Юбера.

Мы, г-н Девиолен и я, прибыли в точное время; все остальные явились с обычной пунктуальностью. Предстояло поднять трех зверей: пару двухлетков и одну кабаниху.

Разумеется, ни один лесник не упустил возможности поинтересоваться у Бобино новостями по поводу его кабана. Однако, за исключением хвоста — а бедняга додумался сохранить его в качестве украшения в петлице, — никаких других следов беглеца они не обнаружили.

В этот день, как уже говорилось, предстояла облава на трех кабанов: первый был на угодьях Бертелена, второй — Бернара, третий — Мона.

Начали с ближайшего: это был один из двухлетков; его поднял Бертелен. Кабан не успел выскочить из кольца и был убит Мильде: тот всадил ему пулю прямо в сердце.

Перешли ко второму — этот, как уже упоминалось, был с угодий Бернара. От места предстоящей охоты до того места, где был убит первый кабан, было не больше одного льё. Бернар, как обычно, завел нас в Новый дом для легкой трапезы, после чего мы отправились в путь.

Когда мы окружили место лежки, г-н Девиолен, следуя обещанию, данному моей матери, поставил меня между собой и лесником по имени Франсуа, занимавшим при инспекторе особое положение. Рядом с Франсуа стоял Мона; кто потом — не помню. На этот раз предстояло иметь дело с кабанихой.

Бернар со своей ищейкой направился к лесосеке; через мгновение кабан был поднят. Мы, как и в случае с первым кабаном, услышали щелканье его челюстей. Первым, мимо кого он проскочил, был г-н Девиолен, однако две пули, выпущенные инспектором, в цель не попали. Я тоже выстрелил, но промахнулся, так как стрелял в кабана в первый раз в своей жизни. Наконец, выстрелил Франсуа и попал в туловище зверя; тотчас же, развернувшись под прямым углом, кабаниха ринулась на стрелявшего. Второй раз Франсуа выстрелил почти в упор, и в ту же минуту они оба, Франсуа и кабан, соединились в одну бесформенную массу. Мы услышали отчаянный крик: Франсуа был опрокинут на спину, а разъяренная кабаниха с силой била его своим рылом.

Мы были готовы кинуться к нему на выручку, но в ту же секунду раздался повелительный голос:

— Ни с места!

Все застыли. Мона навел свое ружье на эту страшную пару. На мгновение стрелок замер как статуя, затем последовал выстрел — зверь, пронзенный в плечевую впадину, откатился на пару шагов от прижатой им к земле жертвы.

— Спасибо, старина! — проговорил Франсуа, поднимаясь на ноги. — Если я когда-нибудь тебе понадоблюсь, сам понимаешь... на всю жизнь!

— О чем туг говорить? — отозвался Мона.

Мы все подбежали к Франсуа. У него была рана на руке и больше ничего — по сравнению с тем, что могло с ним случиться, это была сущая ерунда; убедившись, что рана не слишком серьезна, все начали поздравлять Мона. Однако, поскольку это было с ним не впервые, он принимал расточаемые ему похвалы с таким видом, словно не усматривал ничего необычного в таком, с его точки зрения, простом и несложном для исполнения деле.

Проявив внимание к людям, мы занялись зверем. Кабаниха получила две пули от Франсуа: одна расплющилась о ляжку, почти не пробив шкуру, вторая скользнула вдоль головы и оставила кровоточащую рану. Ну а пуля Мона, как уже было сказано, вошла во впадину плеча и убила зверя.

Отдав собакам полагающуюся им часть добычи, мы двинулись дальше, как будто ничего не случилось или как будто можно было предчувствовать, что еще до исхода дня произойдет ужасное событие, гораздо более страшное, чем только что описанное.

Третья облава должна была происходить на угодьях Мона. Были приняты те же меры предосторожности, что и раньше, и опять мы расположились кольцом. На этот раз меня поставили между г-ном Девиоленом и Бертеленом; теперь уже Мона вошел в кольцо окружения, чтобы выгнать зверя. Пять минут спустя лай собак возвестил, что кабан поднят.

Внезапно раздался выстрел из карабина, одновременно с этим я увидел, как примерно в шагах сорока от меня разлетелся разбитый вдребезги песчаник; затем справа я услышал жалобный крик. Я обернулся: Бертелен, шатаясь, одной рукой цеплялся за ветку дерева, а другую прижимал к боку.

Потом, согнувшись вдвое, он начал оседать и с протяжным стоном опустился на землю.

— На помощь! — закричал я. — На помощь! Бертелен ранен!

Я ринулся к нему, за мной — инспектор; охотники со всех сторон бежали к нам.

Бертелен был без сознания; мы приподняли его: кровь потоком текла из раны на левом бедре, пуля застряла внутри.

Мы окружили его, вопросительно глядя друг на друга, как бы спрашивая, кому принадлежал этот роковой выстрел, и тут увидели, как из чащи вышел Бернар; он был без фуражки, бледен как призрак; держа карабин в руках, он кричал:

— Ранен? Ранен? Кто сказал, что мой дядя ранен?

Ему никто не ответил и только жестом указали на Бертелена, истекающего кровью.

Бернар подбежал: взгляд его блуждал, пот струился со лба, волосы стояли дыбом; склонившись над раненым, он как-то странно взвыл, схватил свой карабин, сломал его приклад о дерево, а ствол отбросил на пятьдесят шагов от себя.

Потом он упал на колени, умоляя умирающего его простить; но глаза несчастного уже закрылись, с тем чтобы уже не открываться никогда.

Очень быстро соорудили носилки, на них положили Бертелена и отнесли его в дом Мона, находившийся всего в трехстах или четырехстах шагах от места происшествия. Бернар шел рядом с носилками, не произнося ни единого слова, не уронив ни единой слезы, и держал руку дяди в своей. Один из лесников взял лошадь инспектора и во весь опор помчался в город за доктором.