Томас Гарди - Том 3. Повести. Рассказы. Стихотворения

4

И вот, меж тем как тридцать лет
Исчезло в суете сует,
Я снова здесь, где был, где двое,
Двигаясь медленно и печально,
Шли бок о бок ночью сырою.
Все, как тогда. Фонарь вдали.
Все — кроме них. Они ушли.

5

Куда? Бог ведает. Но каждой
Тревожной полночью и влажной
Я чувствую шаги двоих,
Идущих медленно и печально,
В парке, который немыслим без них.
И если бы они ушли,
Сам парк исчез с лица земли.

Напеваю я тот мотив,
Что с нами был,
Когда он любил.
Вдруг шаги в саду,
И опять я жду,
Обо всем прошедшем забыв.

Ту же песню пою теперь,
А он — за стеной…
Неужели со мной
Он разделит ночлег?
Нет! Ушел он навек…
Слышу: где-то хлопнула дверь.

Ну а я, душою больна,
Жду и утром его,
Жду и ночью его,
И нет больше сил…
Кто бы мне объяснил,
Для чего я на свет рождена?

Из провала вечности восставая,
Сознавая разума торжество,
Очищалась медленно плоть живая
От всего, что низменно и мертво,
Так зачем же создал ты, Человече,
Из себя же идола своего?
Я — ничто, я — камень, лишенный речи.
Без тебя я, как без поводыря,
Так зачем же мне возжигают свечи?
Гаснет луч волшебного фонаря,
И толпа теней, замерев недужно,
Без показчика умирает зря!
Ты ответить можешь: «Так было нужно,
А иначе трепетная душа
Перед дольней горечью безоружна.
Чтобы жить ей праведно, не греша,
Небосвод не должен стоять безбожным:
Высь престолом Истины хороша!»
Но пойми, в отчаянье безнадежном
Создал ты меня, и твой шаг любой
Стал без Бога попросту невозможным.
Нынче отживаю я сам собой,
Не сочувствуй мне и не соболезнуй!
Крест богоубийственный в голубой
Высоте — я скоро совсем исчезну
И хотел бы правду открыть тебе,
Прежде чем навеки сокроюсь в бездну:
Главная опора в людской судьбе
Доброта, подвластны ей все тревоги:
Сердце брата чутко к твоей мольбе!
О другом не стоит и думать Боге
И несуществующей ждать подмоги.

Не плачь по мне,
Под древом в тишине
Покоен я в глубоком, мирном сне.
Как день светла,
Без страха и без зла
Стремительная жизнь моя текла.

И я не знал,
Сколь срок цветенья мал,
И путь земной за вечность принимал.
С зарей земля
Звала меня в поля.
Я думал: «Счастлив мир, коль счастлив я».

И день свершив
Среди созревших нив,
Я мир благословлял за то, что жив.
Настанет срок,
И заготовишь впрок
Под звон жуков хмельной, искристый сок.

Струей огня
Ты на излете дня
Вновь насладишься, но уж без меня.
И все ж пропой
Те песни, что с тобой
Певали прежде мы наперебой.

И слезы с глаз
Смахнув, смелее в пляс
Под тот мотив, что вместе помнит нас!
Еще прошу:
Под желтых листьев шум
Не плачь — я сплю, спокойно и без дум.

I

С приближением весны
Нам уж больше не страшны
Эти зимние печали.
Пусть февральские снега
Сыплют гуще, чем вначале:
Эта поздняя пурга
Хоть вдвойне она сердита
Все равно насквозь прошита,
Словно створки жалюзи,
Солнцем, что уже вблизи.

II

В октябре грустит сосна
Возле моего окна.
Молчаливо и уныло,
Зябнет птица на сосне.
Как и мне, ей все не мило
И печально, как и мне.
Ведь опять зима настала.
Лета словно не бывало.
И не вспомнишь, как прошло
Солнце, счастье и тепло.

Вечер темным сверкает глянцем.
Птица поздняя ищет приют.
Сосны, как перед главным танцем,
Вскинув строгие головы, ждут.
Клены листья бросают втуне.
(Желтизной их был день согрет.)
Я сажал их в моем июне,
А теперь они застят свет.
Дети медлят идти с газонов
И не могут уразуметь:
Было время без старых кленов.
Будет время без них и впредь.

Как ты узнал, что белесый шар,
Свой путь свершающий без фанфар
По зодиаку из года в год,
От рыб холодных уже вот-вот
Сместится к Овну? — Все так же сед
Небесный свод и опять одет
В лохмотья, и — приглядись к земле
Ни искры цвета в ее золе.
Воспевший дрозд, как ты узнал?
Как ты узнал?

Как ты узнал, там, в глубине,
Без звука, без луча извне,
С погодой этой неживой,
С температурой снеговой,
Что свет стал ярче на одну
Свечу, что день набрал длину,
Что в небе зреет аромат
Незамерзающих прохлад?
Подснежник мой, как ты узнал?
Как ты узнал?

С тобой так бывало порою,
Когда уходили друзья
И просто случайные гости:
Исчезнешь вдруг — и без злости
Вдогонку бросаюсь я.

То сельской наскучив дырою,
Ты в город срывалась большой,
И я узнавал слишком поздно,
Насколько это серьезно,
И ждал — со спокойной душой.

К такому привык я, не скрою,
Но вот ты захлопнула дверь
Навеки, и осиротело
Молчал я. Сказать ты хотела:
«Прощаться не стоит, поверь!»

«Зачем ты стоишь под дождем, во ржи,
От ветра, от стужи сама не своя,
Зачем домой не уходишь, скажи?»
«Ему умереть пожелала я.

Не знаю, как вырвались эти слова,
Ведь я любила его и люблю!
И вскоре он умер, а я жива
Томлюсь до рассвета, скитаюсь, не сплю.

И мерзну, и мокну в бездомной ночи,
И хмурится высь, душу мне леденя,
И жутко над кладбищем реют грачи:
Он там наконец отдохнет — без меня».

Она обвиняла меня, что другую
Любил я когда-то — бог знает когда!
И душу мне сжав, как пружину тугую,
Не раз повторила, что слишком горда,
Что те же слова говорил я кому-то,
И грустно по окнам стекала вода…
И рот ее жесткий, очерченный круто,
И палец, мне грозно упершийся в грудь,
Пугали, но вот наступила минута,
Когда поцелуем я мог оттолкнуть
Размолвку и рот запечатать упрямый,
Начни она нежно, скажи что-нибудь.
Для деспотов путь неприемлемый самый:
В любой ее паузе, в жесте любом
Читалась развязка наскучившей драмы
Под древним названьем «Царица с рабом».