Михай Бабич - Калиф-аист. Розовый сад. Рассказы

Невеста слабым голосом поблагодарила за принесенное лекарство. Полулежа на кушетке, она бросила растроганно-благодарный взгляд на стоявшего перед нею жениха со смоченной в воде облаткой. Однако Франци почудилось в этом другое — что именно, он и сам затруднился бы сказать. Благодарность Ирен была чересчур демонстративной, а склонность принимать причитающиеся ей услуги — слишком явной. Франци стоял перед нею, как новый лакей, которого барыня на первый раз с преувеличенной любезностью благодарит за стакан воды. В этот миг он вдруг осознал, что больше не хозяин самому себе. Он угодил в рабство. Перед ним находилась его повелительница, и можно было ожидать, что в следующий момент она выкажет недовольство. Так оно и вышло, поскольку Франци в замешательстве разрывал одну за другой облатки, никак не желавшие свертываться в пилюлю.

— Дайте сюда, недотепа вы этакий! — воскликнула наконец Ирен и выхватила у него из рук порошки. В жесте ее чувствовалось нетерпение исстрадавшегося человека. Впрочем, и презрение тоже. Очень красноречивым был этот жест, полный укора и осуждения. «Тут того и гляди голова разорвется, а от него проку ни на грош». Жест этот заставил Франци устыдиться. Но даже стыд привязывал его к Ирен. Связующие их узы были, что называется, на лице написаны, причем весьма мрачными чертами. Из всей веселой компании, что в тот день собралась у тетушки Илки, лишь обрученные выглядели хмурыми и угрюмыми.

Франци чуть ли не обрадовался, когда его позвали играть в карты. Но, конечно же, снова оказался в проигрыше.

— Зато вам в любви везет, — хихикали барышни Балог. Гизи на этот раз сидела не у него за спиной, на подлокотнике дивана, а где-то в дальнем углу и подыгрывала кому-то другому. Франци не решался бросить взгляд в ее сторону. Гизи тоже не смотрела на него, она признала за Ирен право собственности. Но и Ирен сейчас была Франци не помощница: ее одолевала мигрень. Правда, боли постепенно отпускали ее — так расходятся тяжелые, клубящиеся тучи на омраченном небосводе. Зато в голове у Франци вихрились заботы, сбиваясь в густые клубы. Ему не удавалось забыться, ни о чем не думать, как вчера! Каким легкомыслием с его стороны было ввязаться в игру! Что же теперь делать? Слать телеграмму матери, у которой и без того ни гроша за душой, и просить денег? Или одолжить у кого-либо из сослуживцев?

Франци выручила тетушка Илка, догадавшаяся о его бедственном положении. В таких случаях чутье ее срабатывало безошибочно. Когда Ирен стала собираться домой, чтобы отдохнуть, тетушка Илка сделала знак Франци: проводим, мол, ее на пару.

— Дадим картежникам передышку, тем более что им и без того захочется о вас посудачить, — шепнула она жениху.

А на обратном пути тетушка Илка с пристрастием допросила Франци. Вела она себя по-матерински заботливо и с большим тактом.

— Господи, отчего же вы не поделились со мной, дитя мое? Ведь вы же не среди чужих людей живете, а теперь и вовсе член семьи. Я заведую всеми денежными делами Ирен, у нас, можно сказать, общая касса. А вы и Ирен — одно целое, не так ли?

И тетушка Илка звонко расхохоталась, повергая Франци в смущение. А дома, когда они снова сели за карточный стол, она сунула в руку Франци приятно шуршащую банкноту.

— Рассчитываться будете с Ирен, — шепнула она. — Незачем меня благодарить, эти деньги вам дает Ирен. Думаю, так вам будет приятнее и спокойнее, — тетушка Илка опять засмеялась.

Деньги пришлись как нельзя кстати, Франци уже нечем было покрывать свои карточные долги. Игра в тот вечер развернулась очень азартно. Что же касается «приятного» и «спокойного» ощущения, то Франци предпочел бы оказаться в долгу перед кем угодно, но только не перед Ирен. К тому же долг этот возрастал, ведь расходов у Франци поприбавилось. Тетушка Илка сочла приличествующим справить от его имени богатый подарок невесте. Подарок она, оказывается, уже и присмотрела, а точнее говоря, они выбрали его вместе с Ирен. Кроме того, нужно было купить обручальные кольца. Дядя Лайош собирался в Шот и вызвался доставить кольца оттуда. Все эти заботы обсуждались с тетушкой Илкой, которая посулила подыскать молодоженам квартиру. Расходы полагалось взять на себя Франци, а он располагал лишь той суммой, что ссудила ему тетушка Илка из денег Ирен.

Франци было ясно, что даже первого числа ему не расплатиться полностью. Он все острее чувствовал, как увязает в путах. С Ирен об этих долгах они не говорили, да и вообще между собою почти не разговаривали. Былому сообщничеству, обычаю позлословить настал конец. На смену им пришли скованность и стеснение. Стать помолвленными не означало в Гадороше перейти к доверительным или вольным отношениям. Говорить друг другу «ты», обниматься? Упаси боже! Помолвленных стерегла дуэнья, а на «ты» не обращались друг к другу даже супруги. Теперь уже Франци не имел права в одиночку провожать Ирен по вечерам домой, и играть в карты на пару считалось для обрученных не приличествующим. Прижаться плечами, исподтишка коснуться друг друга, — об этом не могло быть и речи. Прежде им вольно было предаваться этим утехам хоть на виду у тетушки Илки, никто не заподозрил бы тут иного, кроме дружеской фамильярности. Но обрученным предписывалось неукоснительное подчинение правилам приличий и соблюдение должной дистанции. Жених и невеста были у всех на виду, каждый жест их становился предметом всеобщего обсуждения.

Так что Франци сидел в компании хмурый и мрачный, воспоминания о былой вольности лишь обостряли ощущение печальной перемены. О том, чтобы приблизиться к Гизи, и мечтать не приходилось, кончились золотые денечки! Франци не оставалось ничего другого, кроме как подсаживаться к картежникам, но и тогда ни одна из барышень не пристраивалась с ним рядом, тепло прижимаясь плечом и щекоча своими локонами. Конечно, можно было довольствоваться соседством Ирен, но и тут подобало держаться на приличествующем расстоянии, не вступать в оживленную беседу, но делать вид, будто «любовь сковала уста» молчанием.

Меж будущими супругами принято обсуждать свое дальнейшее совместное житье-бытье, об устройстве гнездышка они способны толковать до бесконечности, не упуская ни одной подробности, ни одной малейшей детали. У Ирен и Франци все было по-другому. Франци лишь нехотя, поневоле высказывался по поводу их будущего совместного существования, а Ирен все подробности обсуждала с тетушкой Илкой. О каждом своем плане и о принятом ими решении они сообщали Франци с таким видом, будто делали ему подарок.

— Неужели вы нам не благодарны за то, что мы все это продумываем вместо вас?

Франци действительно в какой-то степени был благодарен за то, что его избавили ото всех этих кошмарных забот. Теперь только и было разговоров, что о поисках квартиры да о пожеланиях и претензиях Ирен — будущей хозяйки дома, и Франци, холодея от ужаса, чувствовал, как день ото дня дело принимает все более серьезный оборот. Надо было поговорить с Ирен, по крайней мере хоть раз выговориться, неведомо зачем и как. Но Ирен ничуть не поощряла его к откровенным излияниям. Ирен держалась неприветливо и часто жаловалась на головные боли; она выдохлась, как после огромного напряжения. Все вышло, как она хотела, а теперь ей опостылела эта затея. Ирен давно уже с трудом выдерживала борьбу — борьбу умной девушки против провинциальной тупости. Она понимала, что ум делает ее ненавистной для обывателей городка. Злые языки почем зря треплют ее имя, а она чувствует, как изо дня в день стареет. И впрямь ей стоило немалых усилий одним мастерским приемом заткнуть рты злопыхателям! Она доказала, что стоит ей захотеть, она заполучит и мужа. Но теперь, когда желанная цель достигнута, она не испытывала радости.